Януш Зайдель - Предел

За дверью медленно приближались тяжелые шаги. Низкий тихий голос спросил: «Кто там?», потом дверь широко распахнулась.

Снеер переступил порог и оказался в объятиях старика.

– Пошли, сынок! Мама лежит, чувствует себя неважно, но страшно обрадуется. Мы часто говорим о тебе. Давненько ты не заглядывал!

– Дела, заботы, – улыбнулся Снеер. – Знаешь, как бывает, когда у человека четвертый разряд.

– Эх, ты! – погрозил пальцем отец. – Пора бы уж перестать играть! Жить по-другому.

Они вошли в небольшую кабину, где на кровати лежала мать Снеера. Она сильно сдала с того времени, когда он был здесь последний раз. Уже тогда она болела, но сейчас ей, видимо, стало хуже.

– Я кое-что принес, мама! А на остаток купил себе жевательной резинки! – сказал он, подражая голосу ребенка. – Здравствуй, мама! Ты совсем не меняешься, сколько я тебя помню!

– Ах ты, лгунишка! Ну, иди сюда, покажись! – улыбнулась она, протягивая к нему руки. – Зато ты стареешь.

– Но не становлюсь серьезней, мама! – сказал он, наклоняясь.

Она обняла его и поцеловала, а он, сидя на краю кровати, почувствовал себя странно далеко от всего, что совсем недавно занимало его мысли.

– По-прежнему не работаешь? – спросила она, держа его руку.

– Да что ты! Работаю. Я – артист! – рассмеялся он.

– Ты лентяй без гордости. Всегда был способным мальчиком, но лень родилась раньше тебя.

– Мама! Я действительно артист. Согласись, разве не искусство – делать гения из осла? Впрочем, вероятно, вскоре я займусь кое-чем другим. Мне сделали интересное предложение. Буду зарабатывать столько, что и мне хватит, и вам смогу организовать приличную квартиру.

– Нам ничего не надо, – сказал отец. – У нас есть все.

– Но маме необходим хороший врач. Я пришлю одного знакомого. Кроме того, я хотел бы поговорить с тобой, папа.

– Поговорите на кухне. Ты, наверно, не завтракал, возьми себе что-нибудь, – сказала мать.

Они перешли в небольшую кухоньку. Отец заварил чай, нарезал хлеб. У Снеера было такое ощущение, будто время отступило лет на тридцать. Он снова был маленьким мальчиком, не понимающим многого, то и дело сталкивающимся с новыми проблемами, выраставшими перед ним в этом сложном мире.

Еще несколько дней назад он был убежден, что знает мир во всех его проявлениях. Сегодня же он снова чувствовал себя как тот десятилетний маленький Эди, расспрашивающий отца о разнице между желтыми и красными пунктами.

– Папа, – сказал он, глядя в серые глаза отца, который помешивал чай древней серебряной ложечкой и улыбался ему из-под очков. – Ты помнишь, как все выглядело до того…

– До чего?

– Ну, прежде чем начали повсеместно вводить автоматизацию. Это произошло как-то так… неожиданно. В школе, на уроках истории, мне всегда казалось, что слишком много серьезных событий втиснулось в чересчур малый промежуток времени. Международные соглашения, открытие способа аннигиляции материи, унификация экономического уровня, разрядизация, урбанизация, автоматизация – все произошло почти одновременно.

– В том-то и состояла комплексная программа Великой Реформы, – улыбнулся отец. – Исходные позиции были разработаны очень детально.

– Кто их разрабатывал?

– Ну, разумеется, ученые. Со всего света.

– Вот именно! Как получилось, что великие державы, до того столь осторожные в отношении друг друга, нагромоздившие невероятное количество вооружений, вдруг приступили к образцовому сотрудничеству? Каким чудом политики и дипломаты, обычно неуступчивые, так легко пришли к согласию?

– Победил рассудок.

– Нет, папа. Не в том дело. Конечно, в нашем Арголанде и, надо думать, в других агломерациях, случается, что заржавевший двояк вдруг мудреет и становится единичником. Но за этим всегда стоит рейзер! Не верю, что политические руководители вдруг все одновременно в одночасье поумнели!

– Не все, не все, сынок! Только немногие! Те, кто не хотел умнеть, – сошли с политической арены.

– Этому меня на уроках истории не учили.

– Но так было. Честно говоря, в созданном тогда Контрольном Совете Мира очень немного оказалось бывших руководителей из отдельных стран. Появились новые люди, мыслящие по-новому, иначе. Было немало столкновений, конфликтов, но в конце концов… победил разум, люди поумнели.

– Что-то у меня не укладывается в голове такая метаморфоза. Иногда политики изменяют взгляды, но толчком к тому редко бывает рациональный довод или интересы народа. Гораздо чаще раздражителем оказывается попросту страхза собственное положение либо собственную шкуру… Чего же могли бояться те, кто тогда так неожиданно поумнел? Кто и чем их напугал, чтобы заставить работать сообща в разобщенном мире?