Иван Яцук - Родственник из другой Вселенной

Уже перед самым открытием присутственного места Балабан устроил большое совещание с привлечением средств массовой информации, на котором он собирался выступить с большой ораторской речью с использованием средств художественной выразительности, жеста и эмоционального наполнения. Грядели будущие выборы, и мэр намеревался показать всей общественности города всю силу его заботы об общественном благе, всю меру его бескорыстия, ставящего его незримо рядом с Альцестом, Сен-Жюстом и Цюрупой, который, якобы, будучи наркомом продовольствия, падал в голодные обмороки.

И вот когда Балабан Георгий Петрович вышел на трибуну в хорошо отглаженном дорогом костюме, который очень шел к его нежно – алым от легкого приятного волнения щечкам, обрызганным французским одеколоном, весь такой торжественный, праздничный, наполненный общественными чувствами долга и служения высшим идеалам, когда он уже услышал, как дышит жизнью микрофон, готовый передать на весь мир его страстную, зажигательную, исповедальную речь, долженствующую оставить его на служебном посту следующие пять лет; когда мэр был готов произнести хорошо поставленным голосом: « Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий над судьбами нашей отчизны….» – так вот, когда он приготовился уже все это произнести и дальше по строго выверенному тексту с логическими ударениями и многозначительными паузами для бурных рукоплесканий, Георгий Петрович вдруг ни с того ни с сего, самым неожиданным образом, и в первую голову для самого себя, брякнул в микрофон:

– Со всей ответственностью докладываю вам, дорогие товарищи и господа, что я… украл у своего народа на афере с общественной баней девятьсот восемьдесят семь тысяч шестьсот сорок три гривны пятьдесят восемь копеек.

Не знаю каким способом передать тишину, которая залегла в большом зале после такого вступления. Эпитет «гробовая» столь же отличается от истины, как бас непохож на тенор. Однако, бог с ними, этими художественными средствами выразительности, тут не до них.

Сам Георгий Петрович застыл в оцепенении от собственных слов, тупо глядя в перспективу аудитории. Когда наконец мэр оклемал от изумления, он съежился, посерел, из свежего огурчика превратился в соленый магазинный, не пользующийся спросом, лоб его покрыла густая испарина.

– Извините, господа, я что-то не то сказал, – пролепетал он скороговоркой, пытаясь поскорее замять этот глупый инцидент и заглядывая в конспект речи. – Я хотел сказать, что…я украл у своего народа на афере с баней девятьсот восемьдесят семь тысяч шестьсот сорок три гривны…

Тут уж могильную тишину зала прострелил чей-то ехидный смешок, потом еще и еще. Мэр затравленно оглянулся, ища глазами наглеца, который подделывается под его голос. Но наглеца нигде не было, голос принадлежал только ему. Другой на его месте уже окончательно бы растерялся и стал давать признательные показания, но не таков был Георгий Петрович, прошедший огонь, воду и медные трубы от твердого троечника и общественно активного пионера до мэра Днепровска. А это, я вам доложу, ох какой долгий и ухабистый путь. Оратор печально сморщил лицо, приложил руку ко лбу, стал его растирать.

– Простите, господа, – сказал он болезно, – со вчерашнего дня со мной происходит нечто странное. Жена убеждала меня взять больничный: всю ночь меня мучили кошмары, я постоянно превращался в каких-то бандитов, взяточников, казнокрадов. Нервное истощение. Ничего, это пустое, бывает, – мэр наплевательски махнул рукой, – Я сейчас сосредоточусь. Отдыхать будем потом, – он попытался улыбнуться прежней своей улыбкой врожденного канальи и твердо продолжил: итак… я украл у своего народа….

Зал разразился гомерическим хохотом. Но Балабан на этот раз не остановился, а уверенно продолжал: Вместе со мной за отчетный период наиболее отличились украденными суммами путем составления фальшивых смет и завышения стоимости стройматериалов и прочих злоупотреблений следующие руководители строительных организаций в алфавитном порядке:

Зал опять замер, как океан во время штиля, слышно было, как под кем-то заскрипело кресло.

– Товарищ Ахмоненко похитил триста сорок тысяч пятьдесят восемь гривен двенадцать копеек.

Товарищ Бублик – двести девяносто тысяч триста двадцать три тысячи гривен, – оратор поднял голову и извиняющимся голосом сказал: Список большой, поэтому, товарищи, копейки буду округлять до гривен.

– Товарищ Вотченко – четыреста двадцать шесть тысяч сто сорок семь гривен.