Николай Трублаини - Глубинный путь

— Я вижу, что смелый проект Тараса Чутя натолкнул Ярослава Васильевича на интересную мысль… Я немного знаю местность, на которой нужно прокладывать предложенный вами туннель. Если хотите, могу познакомить вас с тем, что вы собирались разглядывать на карте.

— Ну что ж, пусть так, — решил профессор. — Послушаем географа!

Макуха потер пальцем лоб и начал:

— Вот что пришло мне на ум, когда вы, Ярослав Васильевич, перешли от фантазии к вещам осуществимым. Для вашего глубинного пути я предложил бы пятьдесят шестую параллель. Туннель начнется около Москвы, примерно в Пушкине. Отсюда пятьдесят шестая параллель проходит равниной до Уральских гор. На этом просторе она пересекает реки Оку, Волгу, Вятку, Каму. Высота Уральских гор под пятьдесят шестой параллелью вряд ли больше пятисот метров над уровнем моря. Разве только кое-где. Дальше идет Западно-Сибирская низменность с реками Тоболом, Иртышом и Обью. За Обью встретятся отроги Саянского хребта. Теперь материк начнет значительно повышаться. Перерезав Енисей, Ангару и Лену, пройдем почти мимо северного берега Байкала. Отсюда начинается гористая, малоисследованная местность с хребтами Станового водораздела. Она тянется до самого Охотского моря. Высота этих гор не больше двух тысяч метров над уровнем моря. Наш путь заканчивается на берегу Охотского моря, немного на север от Шантарских островов. От Владивостока это будет больше чем тысяча километров, а от Николаевска-на-Амуре — километров триста — четыреста. Таким образом, мы обойдем стороной глубоководный Байкал и пройдем по местности, где вечная мерзлота останется над нашим туннелем, а землетрясения наблюдаются чрезвычайно редко и несильные.

— Чудесно! — заявил Шелемеха. — Этот туннель не только свяжет самым коротким и сверхскорым путем — если не считать авиацию — Европейскую часть Советского Союза с Дальним Востоком, но также оживит безлюдное побережье Охотского моря.

Макаренко молчал. Он что-то обдумывал.

— Нужно, разумеется, все точно подсчитать, — сказал он наконец. — Дайте мне на это два дня.

Видно было, что инженеру трудно сосредоточиться. Что-то его тревожило, и мне казалось, что этим «что-то» было присутствие Лиды.

Гости Аркадия Михайловича поговорили еще немного. Наконец, видимо устав, все решили, что на протяжении ближайших дней каждый обдумает проект Тараса Чутя и то главное, что из проекта возникло, а инженеры и физики сделают, кроме того, необходимые расчеты. Потом, на внеочередном «вечере фантазии», все это снова станет темой дискуссии.

— Только прошу журналистов пока не спешить с писанием и даже с разговорами, — сказал профессор, — а то еще попадем в юмористический журнал.

— Понимаю, — ответил я профессору. — Обещаю молчать.

— Очень рад, что меня понимают, — засмеялся профессор.

Пришло время оставить гостеприимный дендрарий профессора Довгалюка, но дверь все еще была заперта, и ни на стук, ни на крики комендант дома не появился.

— Что же нам делать? — спросил профессор.

Шел второй час ночи. С крыши виднелось сонный город, бледные фонари освещали безлюдную улицу Красных ботаников, куда выходил дом. Как пропасть, чернел двор перед домом.

— Чья же это затея? — поинтересовался астроном.

— Конечно, коменданта, — возмущенно сказал Шелемеха.

Гопп и Макуха смеялись, предлагая заночевать на крыше и поручить Свече охранять их сон, а заодно заняться изучением звездного неба.

— Смех смехом, — недовольно бормотал Барабаш, — а мне завтра утром на работу надо.

— Так чего же ты спешишь? — удивился Самборский.

— Как чего? Когда же я буду спать? И ты тоже?

— В твоем распоряжении еще целые сутки, если тебе на работу только завтра… Еще выспишься. А вот нам сегодня.

— Опять пристал, — Барабаш махнул рукой. — Я говорю «завтра» условно, имея в виду наступающее утро.

Все опять начали стучать в дверь и кричать, но ничто не помогало. Какой-то одинокий прохожий поднял голову, взглянул с противоположного тротуара на крышу, однако на крики, обращенные к нему, не ответил и поспешил своей дорогой.

Конечно, мы могли бы поднять такой шум, что разбудили бы не только весь дом, но и всю улицу, но перспектива стать мишенью для шуток остановила нас.

Я обратил внимание, что врач ни на минуту не отходил от Лиды, хотя та относилась она к нему довольно холодно: не отвечала на его вопросы и лишь иногда приказывала ему стучать или звать людей. Зато Барабаш очень заботился о девушке, и в голосе его все время звучала нежность. Макаренко пристально следил за ними, а когда ему приходилось обмениваться с Барабашем несколькими словами, голос его звучал неприветливо.