Филип Фармер - Т. 19. Ночь света. Отче звёздный. Мир наизнанку

Тэнд и Кэрмоди вошли в лифт. Кэринянин нажал пусковую кнопку и еще одну кнопку с идеограммой цифры «семь».

— Я с тобой не поеду, — сказал он. — Тебя некому будет представлять, хотя протокол и требует этого. Но он видел твою фотографию. Да и кем ты можешь быть, как не Джоном Кэрмоди, верно?

Кэрмоди занервничал. Лифт остановился. Тэнд открыл дверь, и они вышли в небольшую прихожую. Кэринянин отпер овальную дверь, потом вытащил из сумочки на поясе еще один ключ и протянул Кэрмоди:

— У каждого Отца есть такой.

Кэрмоди заколебался.

— Входи, — подбодрил его Тэнд. — Йесс в следующей комнате. А я спущусь и подожду тебя.

Кэрмоди кивнул и переступил порог. Он вошел в большую комнату, освещенную крошечным светильником. На стенах висели красные портьеры, светло-зеленый ковер, очень толстый и мягкий, покрывал весь пол. Окон не было, но его слегка горевшую кожу овевал прохладный воздух. В противоположной стене виднелась еще одна овальная полуоткрытая дверь.

— Входи, — послышался глухой баритон.

Кэрмоди вошел в большой зал, стены которого были покрыты светло-зеленым пластиком. На стенах красовались фрески, изображавшие события из кэринянской мифологии. Обстановка была простой: стол из блестящего черного дерева, несколько легких, но удобных кресел и кровать, установленная в нише. Имелись также видеофон, большой телевизор и высокий книжный шкаф из того же блестящего дерева. На столе лежали кассеты, несколько книг, канцелярские принадлежности и выполненная под старину авторучка из драгоценного камня с белыми и зелеными прожилками.

Йесс стоял у стола. Он был высоким: макушка Кэрмоди доходила ему как раз до груди. Великолепное мускулистое тело было обнаженным. Черными волосами он походил на землянина, но проницательный взгляд выдавал в нем кэринянина. Взглянув на его красивое лицо, Кэрмоди почувствовал, как его горло сжалось: он увидел черты Мэри, запечатленные в Йессе. Его уши походили на волчьи, зубы были лишь слегка голубыми. Но на каждой стопе росло пять пальцев.

Внезапная боль стиснула Кэрмоди грудь, выжала слезы из глаз и выдавила из горла стон. Он зарыдал, шатаясь, приблизился к Йессу и обнял его. Йесс тоже заплакал.

Наконец бог высвободился из объятий и усадил Кэрмоди в кресло. Выдвинув ящик стола, он достал платок и вытер священнику слезы.

— Я долго ждал этой встречи, — сказал он. — Но знал, что она будет нелегкой. Мы чужие независимо от того, как много нам известно друг о друге. Боюсь, что этот барьер навсегда останется между нами.

Первый раз в жизни Кэрмоди было трудно начать разговор. Что он мог ему сказать?

— Как видишь, Отец, — продолжал Йесс, — я действительно твой сын, а значит, наполовину землянин. Сейчас это стало одним из наших аргументов относительно универсальности бунтизма. Некогда ограниченный этой планетой, бунтизм распространяется по всей Вселенной. Нашей вере суждено было стать межпланетной, когда я получил некэринянскую мать и отца-землянина. Бунта сделала это, преследуя особую цель.

Кэрмоди почувствовал себя лучше и улыбнулся:

— У тебя есть одна моя черта: прямота. И мне кажется, что ты обладаешь еще одной моей чертой: агрессивностью. Но я не могу сказать, что радуюсь этому последнему качеству.

Йесс улыбнулся и сел в кресло, стоявшее у стола.

— Тогда я перейду к главному вопросу. Почему ты, человек, заключивший мистический брак с Бунтой, принял другую религию? По моему мнению, тебя настолько должны были потрясти переживания Ночи и чувство реальности Бунты, что ты не должен был поступить иначе, как только преданно служить великой богине.

— Другие люди, в том числе верховные руководители Церкви, задавали мне тот же вопрос, — ответил Кэрмоди. — Возможно, оставшись на Кэрине, я бы стал бунтистом. Но я искренне верю, что нечто — рок, судьба или Бог — направили меня на верный путь. Будучи под наблюдением в госпитале Хопкинса, я испытал мистическое переживание, прояснившее все, что происходило здесь. Теперь я убежден, что вера, избранная мной, — моя, и пока ничто не убедило меня в обратном.

Не сводя с лица Кэрмоди пристального взгляда, Йесс по-прежнему дружелюбно спросил:

— Ты считаешь Бунту ложным божеством?

— О нет! Скорее она — проявление Творца, создавшего Кэрин, одно из его проявлений. По крайней мере, я так думаю. Но я не знаю этого наверняка и вряд ли смогу убедиться в этом. Моя Церковь не сделала никаких заявлений касательно бунтизма и еще долго не будет их делать.