Юрий Долгушин - Тайна невидимки (сборник)

Явление это было настолько поразительно, что я начал с увлечением подбирать точные цифры, записывать наблюдения, мои собственные и моих сотрудников, чтобы потом на основании этих фактов и цифр написать обстоятельный труд о влиянии психики на заболевания.

Между тем движение наше на запад продолжалось.

Уже далеко позади остались польско-советская граница, Висла; мы обошли Львов, и вот уже перед нами вздыбились заснеженные предгорья Карпат.

Был пасмурный, но уже по-весеннему теплый мартовский день, когда мой полевой госпиталь, оставив тяжело раненных с небольшим штатом на старом месте, двинулся но приказанию командования к новому расположению штаба дивизии.

Это был старый польский замок, поместье какого-то родовитого пана. Никогда не забуду первого впечатления от этого замка, когда из тумана стали вырисовываться мрачные крепостные стены, с резными краями, с бойницами и провалами — следами, очевидно, недавних боев. Суровые образы легендарных воинов Сенкевича сопровождали меня, когда мы проникли за ограду через высокие, хорошо сохранившиеся ворота. Настороженным молчанием (так показалось мне) встретила нас эта старая обитель.

Строения внутри ограды почти не пострадали. Как мне рассказали, немцы, обосновавшиеся в замке с начала войны и выжившие затем все его польское население, теперь, при нашем стремительном наступлении, бежали из него так поспешно, что не успели ни разрушить его, ни даже вывезти многое из своего военного имущества.

По всем признакам, нам здесь предстояла более или менее длительная стоянка. Впервые за войну мы устроились так комфортабельно. Большие залы замка превратились в палаты и операционные, многочисленные покои были заняты персоналом госпиталя. Штаб разместился в соседнем, меньшем здании, построенном, очевидно, не так давно.

Я занял уединенную комнату в верхнем этаже и, когда штабные техники пустили в ход небольшую электростанцию, давшую нам свет, начал с увлечением приводить в порядок цифры и записи для задуманного труда. Эвакуация в тыл раненных в недавних боях шла бесперебойно, новых почти не было. Все шло к тому, что мне удастся хорошо поработать над своим исследованием.

Прошло три дня. Погода стояла отвратительная. Сильный ветер свирепо бросал тучи мокрого крупного снега, забивая окна, облепляя стены. Я не выходил из дома, днем работал в госпитале, вечера проводил в своем кабинете за большим старинным письменным столом.

Признаюсь, работа моя двигалась далеко не так, как мне хотелось. За три вечера я не успел даже сгруппировать собранный мною довольно обширный статистический материал. Мне мешал ветер. Так было всегда: в ветреную погоду какое-то неспокойное состояние овладевало мной, мысли разбредались, трудно было сосредоточиться.

Откинувшись в кресле, я подолгу сидел неподвижно, скользя взглядом по причудливым узорам темной ткани, покрывавшей стены кабинета. Слух мой то устремлялся вверх к сводам потолка, откуда доносились глухие стоны ветра, рыскающего, очевидно, на чердаке, под израненной снарядами крышей, то различал крадущийся, осторожный треск в досках стола — разрушительную работу личинок древесных жучков. Ритмичный звук, производимый этими вредителями, иной раз был так похож на быстрое тиканье маленьких часов, что я приникал ухом к холодной полированной поверхности, потом ощупывал выступающие части резьбы, пытаясь найти потаенный ящичек, где прежние владельцы могли оставить какой-нибудь старинный брегет с заводом на несколько месяцев…

Влияние ветра на состояние моих нервов было очевидно. Я различал его в себе настолько явственно, что уже начинал подумывать, не приведет ли оно к каким-нибудь более серьезным последствиям. Впрочем, тогда я смог бы использовать этот факт, как одно из подтверждений моей основной идеи.

Мысль, увлекавшая меня возможностью новых открытий, состояла в том, что все впечатления, получаемые из окружающей обстановки, так или иначе сказываются на работе нашего организма. Мы ведь знаем, какое потрясающее действие оказывает, например, испуг. Он сжимает сосуды, питающие кожу, — человек бледнеет. Он нарушает работу сердца, заставляя его колотиться усиленно, вызывает лихорадочную дрожь, нарушает ритм дыхания, действует даже на работу кишечника, вызывая иногда так называемую «медвежью болезнь». Смущение зажигает лицо румянцем, гнев напрягает мускулы, горе приводит к появлению слез.