Михаил Клименко - Ледяной телескоп

– У неба, – уверенно заметил нумизмат. – Посреди двух пустынь.

– Ну я не думал, что вы так неосторожны, шеф.

– А я не предполагал, что вы так наивны, Кобальский, – властно прервал нумизмат фотографа. – Вы что, так себе это и представляли: сначала мы на самолете будем разгуливать под облаками, а потом среди бела дня пересечем границу?

– Ночь не скроет самолет от локаторов… – скулил Кобальский. – Опять не то!.. Ох, засели мы тут, кость от кости!..

– Мы полетим низко над морем, очень низко. Когда станет темно. И потом, нельзя же лететь без Станислава и Иннокентия.

– Я понял, – больше для виду возмутился Кобальский, – вы, шеф, не доверяете «алфавиту»!

– Друг мой, всецело доверяю! И я, конечно, вас понимаю, Эпсилон: вы торопитесь в спокойной обстановке восстановиться как следует. Кстати, как вы себя чувствуете?

– Отлично, шеф! Думаю, отлично выдержанное вино!

– Ну с богом! – улыбнулся Георгин-нумизмат. – Кобальский, какие у вас есть соображения: почему до сих пор не появились здесь Станислав-Зеро и Иннокентий?

– Ну, может быть, опять какие-нибудь неприятности с Большим Кешей. Из-за этой гнусной кочерыжки, я считаю, не улетели мы и во второй раз, на большой ракете… Вам трудно представить, что с нами стряслось! Ракета из-за него потеряла равновесие. Ведь в кочерыжке больше двенадцати тонн весу! Да и ростом он около десяти метров… Он испугался высоты, что ли… Ему сдуру показалось, что едва-едва оторвавшаяся ракета стала заваливаться на бок. Чтоб, как он думал, восстановить равновесие, он сместился с центра тяжести… Дальше – больше… И пошло, и понесло нас мотать! Ракета действительно в конце концов потеряла равновесие… – Кобальский тяжело вздохнул: – Все-таки толстяк – двойник старого, пожилого человека. Возможно, Иннокентий Павлович Уваров прекрасный гомеопат и нужный для нас человек, но все-таки брать его в качестве прототипа для укрупненной копии неразумно. Станислав-Зеро был уверен, что будет иметь дело… ну с мудростью, что ли, с осторожностью пожилого человека. Ведь телескоп надо было перемещать, из подземелья как-то вытаскивать!.. Этот коротышка – наша беда. И вот Станислав Юлианович и, конечно, Иннокентий Павлович пустились на все хитрости и увели Большого Кешу к разрушенному замку Шемаха-Гелин, чтоб чем-нибудь занять там эту обузу. А сами они должны были вчера появиться в условленном месте. Эх! Если бы кочерыжка не был так непредусмотрительно хорошо выдержан! Но кажется, он не начнет разрушаться и через год. Это прямо какое-то бедствие! Что с ним делать, неизвестно…

– А они не пытались коротышку поставить за линзу? – спросил нумизмат, взглянул в мою сторону и почему-то осекся.

– Старый гомеопат не так глуп! Не менее смекалист и кочерыжка. Да, буквализм в копировании – большой недостаток…

– В том-то и дело. Да и вообще: разве можно прибегать к таким варварским способам, чтоб только избавиться… – брезгливо проговорил нумизмат и тут же переменил тему разговора: – Я бы хотел взглянуть на телескоп, на котором, сдается, вы все если не помешались, то близки к тому.

Они повернулись к неподалеку лежавшему телескопу.

– Он что, позолочен?

– Нет! – охотно пояснил Кобальский. – Просто он такого необычного ярко-желтого цвета… Мерзавец! – круто обернулся он ко мне. – Это, конечно, ты обнажил объектив? Везде сует нос. И не смей за нами шляться!..

Они, как самоуверенные собственники, неторопливо пошли к телескопу. Альф и Бет были заняты двумя сумками, все еще зарывали их.

Я быстрым шагом отправился к исполинскому автомобилю, который стоял метрах в четырехстах от телескопа. Цвет автомобиля за ночь сильно переменился. Прежде он был, как и мой, коричневого цвета, а теперь приобрел ядовито-оранжевый оттенок. Он слегка разрушился, осел, сохранив еще прежние очертания. Подойдя ближе, я увидел, что теперь это были всего лишь глиняные обломки потрескавшегося, расколовшегося монолита, готового рухнуть и обратиться в бесформенную груду. Кое-где еще виднелись тускло поблескивающие, с виду металлические части. Изредка некоторые из них с какого-то мгновения прямо на глазах начинали быстро словно бы ржаветь, и та же деталь, не изменяясь в конфигурации, превращалась в формованный кусок плотной, сухой глины. Стекла, там, где еще торчали осколки, были уже совершенно непрозрачными.

Я подбежал к исполину, лежавшему недалеко за автомобилем. Подошел к его голове. Его волосы были покрыты коричневатым налетом. Я тронул один, толщиной со спичку, волосок. Он сломался, упал и рассыпался на мелкие глиняные штрихи.