Роман Буревой - Император Валгаллы

Виктор сел на полу. Все тело болело. Но пуще всего — голова. Она была как камень. Раскаленный камень. Вулканическая бомба. Черт! Что они сделают с ним? Неужели казнят? Нет, он не может умереть... или... может? А почему бы и нет? Миллионы других твердили: я не могу умереть, — но умирали. Молодыми. Или очень молодыми.

Руки скованы сзади, ноги связаны. Дверь заперта на ключ. Окон нет. Как убежать? Как?

В камере сыро, темно и воняло уборной.

— Димаш! Каланжо! Вы здесь?

— Здесь, — послышался голос капитана. — Чуешь, как воняет? Это мы нассали.

— Как ты думаешь, Хьюго нас убьет? — спросил Димаш. Голос его дрожал.

— Меня убьет — точно, — предрек Ланьер.

— Но мы же никого не казнили из его людей! — напомнил Димаш. — Даже Лобова только арестовали.

— Лобова я бы прикончил. Жаль — не успел, — вздохнул Виктор. — Лобова и Хьюго. Эту милую парочку. Где тут параша?

— Зашел разговор о Хьюго, и тут же вспомнил про парашу? — спросил Каланжо.

— Ну, видимо. Сразу захотелось и помочиться, и поблевать.

Димаш рассмеялся.

— Ничто так не объединяет, как ненависть, — выдавил он сквозь смех. — А параши тут нет — не удостоились. Угол справа — самый низкий. Оттуда моча не растекается по всей камере.

Дверь отворилась. Пятно жидкого света заползло в камеру.

— Что? Уже на казнь? — изумился Виктор. — Сейчас ночь? День? Впрочем, неважно. В крепости нет ни дня, ни ночи. Будем считать, что день, раз я уже не сплю.

Два луча вечных фонарей заскользили по стенам. Трое пленников сидели у стены в ряд — у той стены, где пол был несколько выше. С момента ареста им оставили одну флягу на троих и не давали еды.

Лучи сошлись на Викторе.

— Ты! — выкрикнул охранник. Лобов? Ну да, он. Незаменимый и наипреданнейший помощник генерала Хьюго.

Виктор неспешно поднялся.

— Виктор Павлович, куда вы! — Димаш попытался загородить выход. Голос его дрожал сильнее прежнего. — Мы вас одного не отпустим.

— Дим, прекрати!

— Мы вместе! Всех забирайте! — взвизгнул Димаш. Он был уверен, что Виктора ведут на казнь. Трусил, но все равно продолжал стоять в дверях.

Однако что-то подсказывало Ланьеру, что так просто и быстро Хьюго его не убьет.

— Не мешай! — Лобов пихнул паренька в грудь, и Димаш повалился на пол.

— Я еще вернусь, — пообещал Ланьер.

Его выволокли из камеры и уже за дверью развязали ноги. Руки же так и оставили скрученными веревками за спиной.

— Держите его! — приказал охранникам Лобов. И примерившись, изо всей силы ударил Виктора кулаком в живот. — Это тебе за те три часа, что мне пришлось сидеть в мортале, сука! Ненавижу мортал! Ненавижу!

От боли пленника согнуло пополам. Он закашлялся, и его вырвало — водой и желчью.

— Тащите его! — приказал Лобов охранникам.

Двое парней — Виктор был уверен, что при Бурлакове он этих мужиков в крепости не встречал — поволокли его, как мешок с картошкой, норовя побольнее «приложить» к каждому каменному выступу по дороге.

— Ты всегда платишь по счетам? — Виктору, наконец, удалось отдышаться.

— Разумеется.

— Тогда заплати мне за то, что я спас тебя, а не бросил валяться с дыркой в животе. — Обычно Ланьер не любил напоминать о своих благодеяниях. Но сейчас он просто не мог удержаться.

— Стойте! — приказал Лобов.

Охранники поставили арестованного на ноги, однако продолжали держать.

— С удовольствием заплачу! Сполна! — объявил Лобов и вновь ударил пленника в живот. — Ну, ты все получил? Больше не хочешь?

Виктор замотал головой. Конечно, было нелепо говорить о благодарности с человеком, который убил Бурлакова. Но Ланьер и не надеялся пробудить в негодяе совесть. Он просто не мог отказать себе в удовольствии его уязвить. Нет, нет, Лобов не испытывал чувство стыда, и уж тем более совесть его не мучила. Но сами эти слова — «совесть» и «стыд» — вызывали у Лобова боль, как будто он касался раскаленного железа.

Ланьер не ошибся — он редко ошибался в таких случаях, хотя вряд ли это могло служить утешением в данном случае. Его в самом деле повели не во двор, а в пиршественную залу. Она сильно изменилась, даже с того вечера, когда он сидел здесь с Рафом. Тогда в этой зале было темно, холодно и уныло, теперь же вместо длинного стола для всех обитателей крепости появилось множество небольших узких столов, и между ними были втиснуты скамьи. Это чем-то напомнило Виктору столовую в старинной тюрьме на той стороне, которую он посещал в начале своей карьеры портальщика. За первым рядом скамеек сидели несколько человек в форме цвета фельдграу. Обветренные, суровые, одинаково лишенные выражения лица, одинаково схожие, хотя губы или, к примеру, носы были у всех разные. На миг Виктору даже показалось, что с краю сидит Генрих. Но нет, Ланьер ошибся: Генрих умер, а в зале находились живые люди — не призраки.