Евгений Филимонов - Время льда и огня

Бодрой рысью взметнулись мы на наш холм, и в который уже раз оценил я приглушенную прелесть нашей усадьбы, разноцветные квадры полей, разметавшихся под низким солнцем, дальние купы дерев, словно подернутых закатной пыльцой. Но взгляд Полковника был неотступно прикован к лендроверу, припаркованному под вязами у нашего амбара.

— Да, но я-то здесь для чего? Я-то ведь никакая не знаменитость из той поры!

И тут Полковник выдал такое, что окончательно убедило меня — прогрессирует наш ветеран и его мания охватывает все новых и новых людей. В том числе и меня, ибо вот что изрек Полковник:

— Они приехали за тобой, сынок, поверь мне!

На террасе и в самом деле уже возились двое южан: один, костистый парень с бородкой, заведовал освещением, второй, плотный и низенький в красной безрукавке, манипулировал микрофоном прямо перед очками нашей старушки. Очки эти почти закрывали крохотное, сморщенное личико тетушки Эммы, которая и в свои семьдесят шесть никак не хотела выглядеть дряхлой. И — тем более — перед телекамерой!

Сама тетушка Эмма припасла для беседы все то, что обычно позволяло ей делать необходимые паузы, обороняясь от напористых интервьюеров: компактная кучка слайдов и кассет высилась на столике возле монитора. Тетушка Эмма как раз давала пояснения к слайду, где доктор Бюлов, улыбающийся и еще вполне молодой, стоял у входа в свою австралийскую лабораторию («Именно ту!»-закивали южане), окруженный десятком ассистентов и ассистенток, залитый солнцем и сам как бы излучающий энергию; блистательный Бюлов, тот самый, которого впоследствии проклинали на стольких языках, которого отлучали от всех церквей, благодаря которому мы теперь так жили… А она его знала, более того — была любовницей… Но теперь отрицала, что крайняя девчушка в шортах — именно она. Да, собственно, какая сейчас разница!

— А каким доктор был в обыденной жизни? — подбирался с другого конца толстяк, тогда как бородатый нависал над старушкой с телекамерой, клоня штангу осветителя вправо-влево (на мой взгляд, довольно неловко).

— О, это был водопад обаяния! — быстро и разборчиво произнесла тетушка Эмма. — В те годы, где бы он ни появился, тут же возникал кружок озорников! Понимаете, он их всех заряжал…

— Всех зарядил, как же! — буркнул мрачный осветитель. Мы с Полковником сидели в креслах, не вмешиваясь в беседу. Толстяк гнул свое:

— И вы тогда жили вместе?

Тетушка Эмма слегка насупилась.

— Вам, молодые люди, вряд ли будет доступна сущность жизни эпохи начала века… Ну да ладно, это долгий и посторонний разговор… А вот то, что мы все жили вместе — вся лаборатория! — это верно. Но не в том смысле, как вы понимаете. Просто это была семья — другого слова не подберу.

— И чем же вы занимались тогда?

— О, это было совсем далеко от глобальных проблем! Роберт… простите, доктор Бюлов тогда вовсю увлечен был идеей так называемой многооборотной стабильности — это название просторечное, пущенное в ход вашей братией, журналистами. Настоящий термин для вас слишком сложен и труднопроизносим.

— Ай да тетушка Эмма! Еще может при случае…

Полковник расстегнул френч и повернул кресло вполоборота к лужайке — возможно, чтобы не упустить из поля зрения лендровер, вещь вообще-то редкую в наших краях, а может, просто из-за солнца, светившего прямо в глаза. В давние времена, до Великого Стопа, была вроде традиция устраивать террасы на западной стороне дома, чтобы погожим вечерком семейство лицезрело закат. И мог ли Полковник, консерватор по сути своей, распорядиться иначе, возводя свой особняк? Хотя закатов не случалось вот уже почти полвека: солнышко стоит, словно привязанное, прямо над ветряком, и плотные облачка все бегут мимо вереницами, время от времени закрывая солнечные лучи.

Интервью все длилось:

— …но тогда он уже целиком подошел к разрешению этой своей главной проблемы, он, так сказать, уяснил для себя, что, воздействуя на неизмеримо малое, можно получить грандиозный выход, результат в макромире!

— То есть он предвидел что-то подобное?

— Ну, не совсем так… Это был один из вариантов раскладки, скорей даже маловероятный побочный выброс, причем регулируемый. Обратимый процесс, проще говоря. Не его вина, что так получилось…

— Не его? А чья ж? — вполголоса буркнул бородатый, обращаясь исключительно к нам. — Хорошее дело — перевернул весь мир, и ни при чем!

Теперь он занялся отражательным экраном, хотя, на мой взгляд, терраса и так была освещена превосходно.