Андрей Фролов - Волчьи тропы

Открытая площадка, крыша на четырех опорах, стойка прилавка с одного края, внизу, за ней, палатка-кухня, из которой валил целый набор дразнящих желудок запахов. Хозяин закусочной встретил их радостно и приветливо: знал, что раумы расплачиваются щедро и всегда. Когда деньги есть, конечно, но когда нет, также всегда стараются как можно быстрее закрыть долг. Поднявшись на открытый просторный помост, уставленный пластиковыми столиками, меньше половины из которых было сейчас занято, северяне сдвинули вместе пару из них, дружно опускаясь на стулья. Спиной к стене не прижаться, конечно, но раумы сели так, чтобы в паре один смотрел ровно за спину другому. И не в таких ситуациях отдыхать приходилось…

Пока хозяин суетился вокруг, считая заказы и деньги, Рёрик думал, теребя в руках шапку. Думал над словами Игната, думал над идущими с юга людьми, думал над тем, что скажет по этому поводу Торбранд, о наложнице купца, конечно, тоже думал. Взгляд его бесцельно блуждал по небольшой площади перед закусочной, по торговым палаткам, по обшарпанной складской стене, по лицам, по фигурам. Блуждал, пока не задержался на встречном взгляде, пронзительном, понимающем и настойчивом, да настолько, что от неожиданности Рёрик едва не утонул в этом чужом темном зрачке.

Мужчина сидел у стены склада, устало обхватив руками притянутые к груди колени. Пыльная одежда странника, блеклые бисерные узоры на подоле рубахи, неплохой нож на поясе да шрам — след страшного удара когтями по лицу от лба до подбородка, через левую щеку и глаз — вот и все примечательное. Сальные темные волосы спутаны и грязны, ботинки стерты, кошель, судя по всему, пуст. Только вот сидел он не один, и Рёрик неожиданно откинулся на спинку, не понимая, как же сразу не заметил… Стало как-то не по себе, слабость накатила так, хоть за меч берись, который всегда помогал.

У облезлой стены склада расположились беженцы, одни из тех самых, о которых говорил купец Игнат. Человек двадцать, несколько мужчин, но в основном женщины, старики и дети. На привязях пара коз, собака. Седло лежит, значит, лошадь есть. Или была. Все пыльные, усталые, словно только что с дороги. Но почему среди оборванцев Рёрик увидел взгляд именно этого, изуродованного шрамом, человека? На стол легла тарелка, еще одна, кувшин, в ноздри ударил горячий запах мяса. Ивальд, Хальвдан и Хлёдвиг весело переговаривались между собой, а у последнего даже прошла больная голова.

Но для Рёрика солнечный свет неожиданно померк. Когда ярл поднял от тарелки глаза, мужчина со шрамом уже направлялся к закусочной. Еще один сочувствующий, решивший заботливо предупредить о чем-нибудь, словно подземник — Ивальда, подумал Рёрик. Хватит. — Внимание, — негромко сказал он, и руки воинов мгновенно легли на рукояти мечей, а взгляды раумов, словно лучи сканеров, заскользили по площади, — всем спокойно…

Но бредущий к северянам мужчина, похоже, знал, что прыгать или бросаться вперед ему совершенно не стоит. Замедляя шаг, он остановился в нескольких метрах от поднятого над землей помоста, на котором располагалась корчма, так и не отпуская глаз ярла своим единственным, до безумия чистым и блестящим. Тишина висела несколько секунд, раумы настороженно осматривались, а Рёрик не сводил с беженца взгляда. Наконец, заметив, что хозяин закусочной уже направляется к ним, чтобы прогнать бродяжку, тот заговорил сильным, но срывающимся голосом:

— Мне нужен ты, человек-северянин, носящий шкуру медведя… — Хлёдвиг начал подниматься с места, но жест ярла остановил его. — Да, да, ты, и ошибки быть не может… Ты ведь северянин? — На мгновение показалось, что он сейчас падет на колени, но незнакомец лишь качнулся вперед. — Именно тебе я обязан тем, что до сих пор жив…

— Ты с кем-то путаешь меня, оборванец, — ответил Рёрик, легким жестом останавливая подошедшего хозяина, — я впервые вижу тебя. — Но тот лишь горько улыбнулся, отчего шрам на его лице задвигался живым существом, и покачал головой.

— Я знал это, но поверить смог только сейчас. Слушай, северянин, у меня есть послание для тебя…

Под столом щелкнул курок — это Хлёдвиг все же навел на беженца пистолет. Остальные путники, с нескрываемым беспокойством следящие за своим сородичем, нерешительно столпились у того за спиной.

— Он отпустил меня, он сказал, что я еще послужу ему. Он сказал, что скоро, в конце лета я попаду на ярмарку, где встречу человека, который никогда не расстается со своей медвежьей шкурой… Тогда я не поверил, тогда я готов был согласиться на что угодно, лишь бы он просто отпустил меня. Отпустил из своих лап… Остальных он убил, откусил им головы. А меня оставил жить, чтобы я встретил тебя… Он сказал тогда, что мне не нужно специально искать такого человека, а однажды он сам встанет на моем пути, но когда это все же произойдет, я должен буду передать послание. Так слушай. Он просил показать тебе это, — и бродяга подставил солнечному свету свое лицо, позволяя в подробностях рассмотреть жуткий шрам и затянутый пленкой глаз, — это работа его когтей, ужаснее которых я еще ничего на свете не видел… А еще он просил передать тебе, что уже давно дожидается тебя, северянин. Уже давно дожидается тебя… И это все.