Александр Шуваев - Гном. Часть I

– Кто еще? Иосиф Родионович нужен нам… на своем месте.

– Боюсь встретить непонимание, товарищ Верховный Главнокомандующий, а только я считаю, что в этом сложном, требующем незаурядных организаторских способностей деле обязательно должен участвовать товарищ Хрущев.

– Хорошо. Ми тут посоветуемся и примем решение. Все свободны. Товарищ Жюков – з а держитесь нэнадолго.

*«Великая Германия», вопреки довольно широко распространенному мнению не относилась к СС. Элитная часть вермахта. Является своего рода индикатором того, чем на самом деле, в ТР, была операция «Марс». В СССР о ней помалкивали, т.к. победой это назвать невозможно. В раннем постсоветском периоде был распространен черный миф о том, как Жуков гнал людей на убой, по снегу на пулеметы толпами, а немцы только постреливали, не неся никаких потерь. Так вот, в ходе «Марса» эта элитная дивизия играла роль пожарной команды, затыкала бреши около десяти раз, и потеряла почти половину списочного состава: немцы тоже не слишком-то хвастают ходом той битвы, во время которой не раз находились на грани катастрофы.

– Когда прикажете приступать… к подготовке операции?

– А ти еще нэ пр и ступил? Тогда вчера, Никита. Вчера.

Для того, чтобы добиться цели демарша, нужно было, чтобы немцы, как бы они ни были напуганы катастрофой под Сталинградом и не имеющим конца, затянувшимся ужасом, кризисом на грани катастрофы на центральном участке фронта, все-таки поверили в грандиозную мистификацию. Даже если допустить, что разведка немцев в таких условиях будет неизбежно поверхностной, это обозначало, что колонна должна быть достаточно масштабной. Она должна двигаться со скоростью, которая создавала бы по крайней мере видимость потенциальной угрозы. Там должна быть какая-никакая техника, поскольку без этого толпу попросту не воспримут всерьез, а уж это сверху было проверить легче всего. В отличие от всего прочего. Машин – не дадут, на это был сделан более, чем прозрачный намек. И это слишком понятно, потому что грузовики были нужны позарез везде, а на центральном участке фронта – этот самый «позарез» был тройным.

Вошедшие в раж войска двух фронтов, кажется, поняли смысл жизни: «чем быстрее рвешься вперед, тем меньшее сопротивление тебе оказывают, тем больше шансов остаться в живых Лично У Тебя» – и поэтому спешили, чтобы как можно дольше сохранить состояние «чистого» прорыва. Но при этом их было явно маловато, для того, чтобы воевать «по науке», местность не способствовала быстрому продвижению, тылы неизбежно отставали, а люди – уставали сверх человеческих возможностей. Засыпали за рулем или рычагами, просыпаясь от того, что въехали во впереди идущую машину или в ствол дерева. Засыпали на ходу, убредая в сторону, и замерзали, если их не успевали заметить такие же бедолаги, бредущие рядом. Случалось, правда, нечасто, и совсем страшное: боец молча падал и умирал, как будто в него попала пуля.

Единственным выходом тут было то, что составляет самый принцип фехтования: острие шпаги – всего лишь сияющая точка, но застилает непроницаемой завесой все пространство, ее не обойти и от нее не загородиться, в ней сфокусирована вся жизнь и вся смерть, что разлиты в мире. От этой точки уходят, уворачиваются, отступают всем, таким громоздким и инертным, телом, ее отбивают, используя всю силу рук. Поэтому из основных сил формировали подвижные соединения смешанного состава, отдавали им все, потребное для боя, и они неслись вперед со стремительностью того самого острия шпаги, чтобы не нарваться на лезвие такого же боевого соединения, а пронзить мягкую плоть спешащих в походном порядке к прорыву резервов, штабных колонн, тыловых частей, обозов, ремонтных баз. Основные силы спешили вдогонку, заполняя захваченные плацдармы, поспешно, но все-таки недостаточно быстро накапливая материалы и силы на то, чтобы либо – пополнить и снабдить ударные части, либо – выделить новые вдогонку – или взамен предыдущим. Царство, конечно, небесное. Такой способ боя вообще очень хорошо выражает русское: «Пан или пропал». Либо – успех, либо полная гибель. За эти страшные недели и генералы, и солдаты научились не то, что понимать, а прямо-таки чувствовать: остановишься – и через четыре-пять часов упрешься в оборону, которой не было еще вот только что, остановишься еще дольше, – и оборона уплотнится, сделавшись непробиваемой, остановишься намертво, – и не выживешь, потому что уже на тебя обрушится удар с той стороны, с какой будет угодно Вражине. У которого, кстати сказать, здесь и сил-то, в общем, побольше. И не столько разум даже, сколько это самое чутье порождало тактику, как нечто насущно-необходимое и вполне естественное, очевидное. И все чувствовали, и почти все понимали, что долго такое продолжаться не может, и поэтому оттягивали миг неизбежной неудачи особенно отчаянно. Справедливости ради надо сказать, – практически с первых дней отчаянные выпады подвижных конно-механизированных групп оказывались подозрительно успешными, как будто командование действовало по-настоящему навзрячь. То обстоятельство, что за облаками днем и ночью, изредка сменяя друг друга, кружили огромные, медлительные, почти бесшумные «Т – 6», которых теперь в распоряжении двух фронтов было теперь аж восемь штук вместо прежних двух, было известно только фронтовому командованию…