У Аркадия Дунтова появилась уверенность, что, если он и дальше будет вместе с Чингом и Шнеевайсом, он станет обладателем таких тайн, о существовании которых ни один Опекаемый даже подозревать не мог. Однако, тут он решил, наконец, удалиться. Скорее всего, имелись и такие секреты, которые в данный момент лучше бы не знать.
Ведь ему было достаточно приобщиться к тем, кто их знал. Он был счастлив, что следует путем Хаоса, счастлив верой в триумф дела, значение которого бесконечно превосходило понимание и мыслительные способности простых людей. Но, как и прежде, у него не было ни малейшего желания проникнуть в лабиринты, которыми продвигалась эта сила, которую они называли Хаосом.
Свойством недалекого ума является уподобление Хаоса тому, что обычно обозначается расплывчатым термином «естественное состояние». Хаос подразумевает, и в этом не приходится сомневаться, все возрастающую энтропию первозданного мира, однако ему в то же время могут быть свойственны все те ошибки самого дерзкого предприятия, которое человек когда-либо задумал против энтропии — я имею в виду организованное человеческое общество.
Грегор Марковиц. «Теория социальной энтропии».
Стрелы самых высоких зданий большого Нью-Йорка более чем на километр в небо, и этих гор, рожденных рукой человека, насчитывалось несколько десятков. Здесь были тысячи зданий — старые небоскребы и резиденции недавней постройки — насчитывавшие более семидесяти этажей, соединенные между собой на различных уровнях движущимися тротуарами, улицами на невероятной высоте, подъемно-спускательными трубами — и все это составляло один гигантский муравейник, который простирался от Олбани на севере до Трентона на юге, от Моунтауна на востоке до Паттерсона на западе, от небосвода до уровня земли, который теперь почти ничто не отличало от десятков уровней, которые возвышались над ним.
Однако, проткнув небо, нагромоздив уровень на уровень до такой степени, что весь город превратился в одно гигантское здание, размерами превышавшее все разумные пределы, Большой Нью-Йорк, в отличие от своего предка, остановился на уровне земли.
Однако и ниже простирался огромный подземный лабиринт, затерянный, забытый город, состоящий из заброшенных туннелей старинного метро, канализационных труб, проходов под Гудзоном древних искусственных пещер, которые появились еще во времена войны за Независимость. Почти все забытые Гегемонией, абсолютно забытые Опекаемыми, опускаемые гидами и учебниками истории, оставленные без присмотра Стражниками, Глазами и Лучами, уже не упоминавшиеся в картах и планах, эти запутанные лабиринты превратились в тайную цитадель Демократической Лиги.
Следуя по рельсам метро, проходящим между бывшими станциями сто тридцать пятой и сто двадцать пятой улиц, в обволакивавшей тьме, которую время от времени разрезал только тонкий лучик карманного фонаря, Борис Джонсон с удовольствием смаковал один из тех редких моментов общего расслабления. Ведь этот подземный город, как и все аналогичные норы, который человек прорыл под Чикаго, Бэй-Сити, Большим Лондоном, Парижем, Москвой, Ленинградом и десятками других городов, был единственным шансом Демократической Лиги. Ведь наверху простиралось царство тотальной полицейской слежки, Стражников, Глаз и Лучей, проверок личности и так далее. Когда на поверхности становилось совсем уж плохо, всегда можно было найти убежище в этом подземном мире.
Здесь в полной безопасности прятали оружие, проводили собрания, делали фальшивые документы. Совет Гегемоний был, естественно, в курсе, однако не представлялось возможным замуровать мириады забытых проходов, установить Глаза и Лучи в каждом из узких коридоров, которые тянулись под каждым большим городом, послать патрули в каждый туннель.
Нельзя также было взорвать их, так как это вызвало бы разрушение находившихся над ним городов, которые рассыпались бы, как карточные домики.
Как и сама Лига, эти подземные лабиринты не представляли такой уж большой опасности, которая могла бы оправдать невероятную цену их исчезновения, и именно на этом исключительно экономическом расчете и покоилась их относительная безопасность, которой пользовались подпольщики.
В данный момент Джонсон подходил к станции Сто двадцать пятой улицы. Впереди он заметил сноп лучей карманных фонариков, рассекавших тьму: остальные уже прибыли. По лестнице с проржавевшими перилами и выкрошившимися ступеньками он поднялся на платформу, заваленную всевозможными обломками — сгнившими деревянными креслами, изломанными билетными автоматами, разбитыми и искореженными асфальтовыми плитами.
Читать дальше