Роджер Желязны - Кладбище сердца

— Какие хирургические методы? — перебил Мур, сев в постели и опираясь на изголовье. Впервые после Рождества его голова была совершенно ясной. Он уже догадывался, о чем речь.

Он произнес одно слово:

— Объясните.

Эндрюс поерзал на стуле.

— У мистера Юнгера, — начал он, — было весьма поэтическое представление о точном местонахождении человеческого сердца. Он не попал по центру сердца, хотя в результате случайного отклонения его орудие задело левый желудочек. Это легко поправимо, по словам медиков.

К несчастью, однако, отклонение древка привело к повреждению позвоночного столба: два позвонка раздроблены и еще в нескольких возникли трещины. Это повлекло за собой тяжелую травму спинного мозга…

Мур снова впал в оцепенение, которое все более усиливалось, пока слова адвоката заполняли окружающий воздух. Разумеется, она не умерла. И не жива. Она в холодном сне. Искра жизни сохранится в ней до самого пробуждения. Тогда, и только тогда она сможет умереть. Если только…

— …Осложняется ее беременностью, — говорил Эндрюс, — и периодом времени, необходимым, чтобы поднять температуру ее тела до операбельной.

— Когда будет операция? — вмешался Мур.

— Сейчас они не могут сказать наверняка. Нужно специально разработать новую схему операции, учесть многие проблемы, решение которых известно в теории, но не на практике. В настоящее время медики могут контролировать любой из угрожающих факторов, но не уверены, что удержат их баланс на протяжении всей операции. Сейчас это труднопреодолимо — чтобы одновременно восстановить сердце, срастить спинной мозг и сохранить плод, потребуется разработать специальный новый инструментарий и новые техники.

— Это надолго? — настаивал Мур.

Эндрюс пожал плечами.

— Они не могут сказать. Месяцы, годы. Сейчас ее жизнь в безопасности, но…

Мур попросил его уйти — довольно громко — и он ушел.

На следующий день Мур встал на ноги, несмотря на слабость и головокружение, и отказался ложиться до тех пор, пока не увидит Юнгера.

— Он в заключении, — сказал приставленный к Муру врач.

— Ничего подобного, — возразил Мур. — Вы не юрист, а я говорил с юристом. Официально он не будет взят под стражу, пока не выйдет из анабиоза

— когда бы это ни произошло.

Потребовалось больше часа, чтобы добиться разрешения на свидание с Юнгером. Его сопровождали Эндрюс и двое санитаров.

— Вы не доверяете символическому наказанию? — съехидничал Мур. — Ведь я теперь должен дважды подумать, прежде чем это сделаю.

Эндрюс отвел глаза и промолчал.

— Во всяком случае, сейчас я слишком слаб, да и молотка нет под рукой.

Они постучали и вошли.

Юнгер сидел, обложенный подушками, с белым тюрбаном на голове. На одеяле лежала закрытая книга. Через окно он наблюдал за садом. Он повернул голову навстречу вошедшим.

— Доброе утро, сукин сын, — приветствовал его Мур.

— Прошу, — сказал Юнгер.

Что дальше говорить, Мур не знал. Он уже выразил все свои чувства. Поэтому он молча направился к стулу возле кровати и сел. Достав трубку из кармана пижамы, он собрался заняться ею, чтобы скрыть свое замешательство. Однако вспомнил, что табака у него нет. Эндрюс и санитары делали вид, что не обращают на них внимания.

Он зажал в зубах пустую трубку и поднял глаза.

— Мне очень жаль, — сказал Юнгер. — Вы можете в это поверить?

— Нет, — ответил Мур.

— Она — будущее, и она — ваша, — сказал Юнгер. — Я всадил кол ей в сердце, но она так и не умерла. Мне сказали, что сейчас разрабатывают новые машины для операции. Врачи исправят все, что я наделал, все будет как новенькое, — он сморщился и опустил глаза.

— Если вас это может как-то утешить, — добавил он, — я страдаю и буду страдать. Этого Голландца не спасет ни одна Senta. Нет для меня гавани ни в Круге, ни за Кругом, ни в бункере — я умру в незнакомом месте среди чужих людей. — Он поднял голову и со слабой улыбкой посмотрел на Мура. Не выдержав его взгляда, он вновь уткнулся в одеяло. — Ее спасут! — сказал он настойчиво. — Она будет спать, пока не найдут надежные средства. И тогда вы сойдете вдвоем, а я останусь на карусели. И вы больше никогда меня не увидите. Желаю вам счастья. Прощения выпрашивать не буду.

Мур поднялся.

— Нам больше нечего сказать. Поговорим еще в каком-нибудь году, через день или два.

Он вышел из комнаты, гадая, что еще тут могло быть сказано.

— Круг поставлен перед этическим вопросом, — произнесла Мэри Мод, — то есть, я поставлена. К сожалению, он исходит от правительственных юристов, поэтому с ним нельзя поступить так, как с большинством этических вопросов. На него придется ответить.