«Берегись, стены обжигают!» «Берегись, не снимай костюма!»
Возле плакатов висели термометры, и каждый показывал больше предыдущего. Вскоре температура превысила 100 градусов, потом 200… А рабочие продолжали идти вперед.
Но вот замелькали огни, послышался лязг металла, в микрофоне зазвучали непривычно гулкие голоса. Затем стали видны очертания огромной машины, перед ней копошились странные фигуры, задевающие макушкой за кровлю. Одна из них кинулась навстречу подрывникам, и Мочан узнал взволнованный голос Ковалева.
— Отчего так долго? Лава уже в трубе. К комбайну подойти нельзя.
Уже несколько часов подряд жидкая лава просачивалась в комбайн небольшими порциями и, быстро остывая, превращалась в окаменевшие лепешки. На них наплывали все новые и новые порции. Лава уже пробилась в штольню и не подпускала людей к комбайну. За это время машияа была затоплена наполовину, она как бы вросла в камень Станина, рычаги, зубчатые колеса, валы и тяги тонули в твердеющем базальте. Машина напоминала незаконченный памятник, где скульптор успел высечь лицо, а очертания фигуры еще спрятаны в камне, угадываются с трудом.
Темная лава казалась прочной и безвредной. Она не светилась, электрические фонари забивали слабый свет огненных трещинок. Но когда один из рабочих с силой воткнул в нее ломик, пробитая дырка вспыхнула раскаленным угольком. Температура под тонкой корочкой доходила до тысячи градусов.
— Надо взрывать срочно, через час будет поздно, — сказал инженер. — И рвать в мелкие кусочки, чтобы обломки не мешали лаве.
— А как добраться до машины?
— Свяжем шесты, подсунем заряд поближе.
— Шесты коротки. Здесь метров десять, не меньше. Правильный взрыв не получится. Лучше бы перебраться.
Старший подрывник остановился в затруднении. Десять метров лавы — невинной снаружи и наполненной нестерпимым жаром внутри — отделяли людей от механизмов. Положить заряд перед лавой на расстоянии 10 метров от комбайна? Получится ли нужный эффект? Связать заряд и забросить его, как бомбу? Но при броске могут выскочить взрыватели, или еще хуже — взрыв произойдет прежде, чем люди отойдут хотя бы на шаг.
И рабочие стояли в раздумье. Все они понимали опасность. Лава могла прорваться каждую минуту, сокрушить комбайн и сжечь их. Но думали они не о себе, они пришли спасать общий труд. Лавопровод под угрозой — это понимали все. Инженер, кроме того, понимал, что под угрозой и паропроводы. Давление в пещере упало, лава поднимается, она может закупорить скважины, пробуренные с таким трудом.
И тогда Мочан одним движением вскочил на полузастывшую лаву. Это было в его стиле: рискнуть, и дело с концом. Две-три секунды, короткая перебежка, прыжок в дверь, и вот он, поджав ноги, сидит на горячей станине… В одном месте лава продавлена, — виден огненный, медленно затухающий след. Если бы не асбестовые подошвы, Мочан остался бы без ноги.
Ему стало весело от собственной смелости и ловкости, оттого, что он не побоялся принять вызов вулкана. Какая-то белая фигура пыталась последовать за ним, но провалилась по щиколотку. Неудачника подхватили подмышки и вытащили на твердую почву.
— Не надо, — крикнул Мочан. — Я справлюсь. Я умею.
Волей-неволей все остальные вынуждены были только помогать ему. Старший подрывник приказал всем молчать, он один давал советы и указания. Подрывники ловко увязывали в пакеты бруски взрывчатки, такие безвредные с виду, похожие по цвету и на ощупь на воск.. С помощью шестов пакеты подталкивали к Мочану, а он уже, перелезая через рычаги, распределял взрывчатку между деталями комбайна, снабжая брусочками каждый шкив, каждый вал, каждый короб, стойки, лапы, щиты. Мочан работал с увлечением, с подъемом, хотя как механик жалел умную машину, которая проделала такую сложную работу, а теперь обречена была стать грудой обломков. Но спасти комбайн, врастающий в раскаленную лаву, было уже невозможно. Надо было спасать многомесячный труд людей.
— Шнур отрезай ровно! Тяни его на станину. Не оставляй лохматых концов! Вставляй в капсюль осторожно! Подложи асбеста, чтобы шнур не загорелся, — командовал старший подрывник И хотя Мочан знал все эти мелочи, он, не огрызаясь, повторял с воинской четкостью: «Есть, на станину». «Есть, подложить». Он понимал, что подрывник обязан напоминать ему правила, обязан давать советы. Подрывник как бы тренер, а Мочан — чемпион. Тренер лучше знает, как надо бегать, но бежать и бороться за приз предстоит все-таки ученику, а не тренеру.
Читать дальше