Михаил Белов - Улыбка Мицара

«Неужели жизнь опротивела мне? Нет же! Я люблю ее гораздо больше». Так говорил он себе, жадно вглядываясь в голубой мир чужой планеты. Но молчаливая пустыня смеялась над ним: «Ты лжешь себе. Эта ложь нужна твоему уму, но ты уже мертный, как мертва эта планета». «Врешь! — в исступлении кричал Тарханов. — Я живу!» И чувствовал, как по телу разливается тот огонь жизни, что покоряет Вселенную.

Он вспомнил те мгновения, когда звездолет пошел на посадку, вошел в атмосферу Лории. Она была почти такой же, как на Земле: кислорода — двадцать четыре и одна десятая процента, азота — семьдесят три и четыре десятых процента, углекислого газа — одна и восемь десятых процента. Радиация — семьдесят три рентгена. Но в специальных костюмах она была безопасна землянам.

Тарханов улыбнулся. Ему почему-то вспомнилась сцена, разыгравшаяся сразу после того, как приборы определили состав атмосферы Лории. Иван Васильевич улыбался, переминался с ноги на ногу, пытался заговорить, но никак не решался нарушить торжественное молчание. В конце концов не выдержал и воскликнул:

— Это же великолепно — углекислый газ!

Все поняли его: углекислый газ — это жизнь, и сразу занялись неотложными делами. Астроботаник тоже включился в общую работу по подготовке к выходу на планету.

Первыми покинули звездолет Ян Юханен и Антона Итон. Тарханов проверил на них космические костюмы, положение захватов и прижимов маски, потом открыл шлюзовые двери. Протяжный свист воздуха, втягивающегося внутрь корабля: открылся наружный люк. Тарханов видел, как его товарищи вышли из люка. Первый шаг на незнакомой планете. Неуверенный, осторожный. Казалось, будто люди заново учились ходить. Первым опомнился кибернетик. Он разбежался и подпрыгнул, потом повернулся к звездолету и высоко поднял правую руку. Тарханов невольно улыбнулся. Рядом горячо дышал астроботаник.

— Командор, разрешите, — настойчиво звучал его шепот. Разрешите пощупать руками горсть земли чужой планеты.

Роботы выкатили из грузовых отсеков двухместный автоплан, полностью подготовленный к полету. Кибернетик и астрофизик улетели. Тарханов следил за серебристой птицей до тех пор, пока она не скрылась из виду.

— С благополучным началом, Иван Васильевич, — сказал он, обращаясь к астроботанику.

— Да, да. — Астроботаник прижимал к груди ящик, облицованный серо-синим курганатом.

— Что это у вас?

— Не узнаете? Определитель атмосферы. — Астроботаник нажал кнопку. На небольшом экране сразу же вспыхнули цифры: семьдесят восемь ноль восемь, двадцать девяносто сотых, ноль девяносто четыре и ноль восемь сотых. Последняя цифра была взята в красный кружок.

— Это атмосфера Лории? — с недоумением спросил Тарханов. — Так почему же углекислого газа всего ноль, ноль восемь?

Астроботаник тоже был удивлен.

— Проверьте климатизаторы.

Тарханов нахмурился. Климатизаторы не могли отказать. Значит, астроботаник, он же врач экспедиции, что-то недоглядел, хотя свои обязанности обычно исполнял добросовестно и великолепно знал космическую медицину. Что же могло случиться теперь?

Астроботаник вернулся через полчаса, смущенно сказал:

— Как только пошли на посадку, я переключил климатизатор на ручное управление, как положено по инструкции. А после посадки забыл выключить автоматы.

— Я вынужден записать об этом в бортовой журнал.

— Пишите. Как же иначе.

— Ладно. Можете выходить.

Астроботаник ринулся к шлюзу, нажал кнопку, и люк открылся. Тарханов увидел черную зияющую пустоту. Дальнейшее произошло с быстротой молнии. Одним прыжком он кинулся к астроботанику и резким рывком отдернул его от люка.

Иван Васильевич с трудом поднялся на ноги, потер ушибленное колено.

— Что со мной случилось?

— Ничего не понимаю, — ответил Тарханов. — Вы открыли люк и xoтели выйти из звездолета без противорадиационного костюма. Мне ничего не оставалось делать, как применить физическую силу. Что с вами, Иван Васильевич?

— Ничего не знаю, — пробормотал астроботаник. — Какой-то внезапный припадок рассеянности, которой раньше я не замечал за собою… И еще: у меня такое чувство, словно я навсегда останусь на Лории… Я не вернусь на Землю…

— У вас есть семья?

На «Уссури» по молчаливому соглашению членов экспедиции звездолетчики за время полета ни разу не заговаривали о близких, родных и друзьях, оставшихся на Земле. Мало ли что может случиться с семьями на родной планете за долгие годы странствия в космосе? Вот почему вопрос Тарханова прозвучал почти жестоко.