N. Merilion - Она – Пристань. Ambo Valentia

Неестественно белая кожа, неестественно черные глаза… …слишком белые волосы…

И Пересмешник вечно звал меня к ней. Я горько смеялся над ним, подумав было, что он влюбился в нее! Это было бы крайне дико, учитывая то, где мы с ним находились.

Но он был не так прост, чтобы влюбиться.

В его голове рождался план. И Женщина на Окраине Пустоши каким-то образом была его частью.

– Обрати. Внимание. Как. Она. Непоколебима и царственна. Даже. В таких обстоятельствах, – говорил он мне. – Я. Хочу. Чтобы. Ты. Взял. Себе. Эту. Манеру.

Мы стояли посреди серых развалин, утративших последний оттенок надежды.

Издалека доносились голоса Пустоши. Крики боли, стоны разврата, мольбы о помощи, песнопения, смех, ругань.

А она оставалась неизменно прекрасной, невозмутимой. Всегда идеально выглядела. Это восхищало Пересмешника.

Но пришли мы не за тем, чтобы на нее глазеть и восхищаться.

…я слушал камни под собой…

Мы пришли за ее Идеей. Она здесь пожизненно, а вот мы… мы выйдем!

И Женщина на Окраине Пустоши была не против поделиться своей Идеей с нами.

Конечно, она не стала раскрывать ее суть сразу. Она заставляла приходить нас к себе при каждом удобном случае.

И просила раз за разом проделывать бесполезную, на мой взгляд, вещь.

…делать все, что он попросит…

Она бросала на землю маленькие железные коробочки и просила меня складывать одну в другую. Самую маленькую я складывал в коробочку побольше, затем эту коробочку – в еще одну, и так до тех пор, пока коробочек не останется.

Потом она разбрасывала их вновь, в одном и том же порядке, и просила повторить, каждый раз происходило одно и то же.

– Бесконечная игра! – с ненавистью я бросал коробочки о глиняную землю, и они разлетались в разные стороны. …тише ты, тише… …оно жужжало оно…

– Потерпи, – успокаивал меня Пересмешник. Он фанатично любил Игры. А это была именно Игра, правил которой мы оба не понимали!

Женщина с Окраины Пустоши лишь смеялась своим монотонным стеклянным смехом.

– Мой маленький Сизиф. Разгадаешь Загадку – открою Идею, – ее глаза схватили меня и отпустили…

Это все, что она говорила! Никакой загадки не было в этих бесконечных коробочках!

Порой меня так уничтожало это бесконечное действо, что я не приходил к ней так долго, как только мог.

Но Пересмешник умолял меня вернуться!

…делать все, что…

…что делать?

Он был уверен, что в загадке и прячется ее Идея!

…я слушал камни…

Поэтому мы снова возвращались и складывали одну коробочку в другую под мелодичное пение хаоса.

День 18 ведения дневника

Был очередной выходной, я зашла в Новостной пункт, все было как всегда. Мы всем районом посмотрели новости и молча планировали разойтись… Но что-то пошло не так.

Нас не выпускали, точнее, нас попросили выходить по одному. Я стояла в середине очереди и не видела, что происходило в начале. Но по толпе побежал шепоток.

– Там патруль… Патруль на выходе!

– Проверяют всех!

Вдруг раздался истеричный женский визг, повергший в тяжелое молчание весь район.

Меня будто пригвоздили к полу, я не могла пошевелиться. Нас проверяют. Вычисляют эмоциональных преступников.

Женщина извивалась и плакала, просила людей о помощи, но никто не пошевельнулся, и двое в масках вытащили ее из Новостного пункта…

– Граждане! Ваш район попал под внеплановую проверку! Мы вычисляем преступников! Придется подождать.

Шепот снова пронесся по всей нашей очереди…

– Уведите.

– Не надо! Не надо, пожалуйста!

Я выглянула из-за толпы: грубо схватили какого-то мужчину и вывели…

– Государственно… – тихо выругался молодой человек позади меня. – Эй, эй… ты там… слышишь…

Я осторожно обернулась. Странно, никогда его не видела у нас в районе. За последние восемь месяцев мне примелькались все лица, но его было явно чужим.

– Главное, не визжи так. Соблюдай спокойствие.

Я молча отвернулась… А потом пронзительная мысль: «А вдруг это он?»

– Уведите!

Сердце снова сжалось… Что там с ними сделают потом… А со мной…

Некоторые счастливчики, точнее не преступники, проходили мимо и шли домой.

Настала моя очередь. Я подошла к проверочной комиссии.

Сотрудник проверочной комиссии посмотрел на меня пристально, надел мне на руку какой-то браслет, а потом, сняв его, равнодушно бросил это страшное слово: