Алексей Резник - Собачьи похороны

Еще издалека я заметил, что возле их подъезда скучковалось десятка полтора легковых автомобилей, пара автобусов и толпились какие-то непразднично одетые люди – человек двадцать-тридцать. Людей, собравшихся на похороны в общем-то всегда можно безошибочно отличить по некоторым специфическим признакам от, скажем, тех, кто пришел от души повеселиться на свадьбе или на именинах. И данный случай не представлял никакого исключения, но… Подойдя поближе, я, и сам не понял почему, но сразу почувствовал, даже если бы и не знал куда иду, что здесь хоронят именно собаку, а не провожают в последний путь человека. Незримая аура своеобразной атмосферы любых похорон в данном конкретном случае несла на себе уродливую печать явной мелкотравчатости и противоестественности происходящего.

После посетившего меня откровения, на душе моей сделалось просто невыносимо гнусно и отвратительно (если пользоваться расхожими фразеологическими оборотами), но вернуться я, к величайшему своему сожалению, уже не мог, так как подошел к самому подъезду, одну из квартир которого, опять же образно выражаясь, посетило неожиданное горе. И я не особенно гордился констатацией того факта, что упрямо продолжать путь навстречу экзотической церемонии меня заставляло банальное мужское самолюбие, а не человеколюбивое желание разделить это уродливое горе со своими старыми осиротевшими, как им искренне казалось, друзьями.

Среди машин, припаркованных рядом с подъездом, я не без легкого удивления заметил микроавтобус, принадлежавший государственному каналу областного телевидения, а среди собравшихся людей увидел, по меньшей мере, трех корреспондентов крупнейших городских и областных газет. Я сделал вид, что их не узнал и, вообще, стараясь ни на кого не глядеть, постарался побыстрее пройти мимо и юркнуть в темный зев подъезда.

Но перед тем, как скрыться в подъезде, краем глаза я обратил внимание на, сверкающий зеркальным черным лаком, длинный «кадиллак», стоявший несколько в стороне от остальных машин. Уже поднимаясь по ступенькам полутемного подъезда, где ощутимо пахло мочой и старыми окурками, я догадался, что роскошный «кадиллак» принадлежал той самой Американской Кинологической Церкви и являлся, скорее всего, катафалком, на котором и повезут останки Валтасара Экскью к месту его последнего приюта. К такому выводу меня заставило прийти то обстоятельство, что вокруг черного «кадиллака» нервно прохаживались два очень злых бородатых священника из православного Покровского Собора и по их лицам было видно, что они очень бы хотели по душам побеседовать с кем-нибудь из представителей АКЦ.

Пока я пешком добирался до площадки пятого этажа (лифт не работал), где располагалась большая пятикомнатная квартира Паши и Лики, то повстречал двух мужчин, имевших одинаковое угрюмо-задумчивое выражение лица. Один из мужчин вел на поводке огромного черного дога в строгом наморднике, другой – кобеля-кавказца, и тоже – в наморднике. И у дога, и у кавказца к ошейникам крепилось по черному траурному банту. Самое любопытное заключалось в том, что оба мужика выглядели абсолютно трезвыми, а вот их зубастые питомцы вроде бы как слегка нетвердо шагали, цепляясь передними лапами за задние, на каждом своем нетвердом шагу норовя завалиться на бок и пьяно захрапеть на весь полутемный загаженный подъезд. «Вот так да!» мысленно воскликнул я, поочередно изумленно вглядываясь в совершенно хмельные, налитые кровью глаза сначала дога, а затем кавказца. «Там видно и вправду, чудеса настоящие творятся! А ну-ка скорее наверх!» во мне внезапно заговорило чисто журналистское любопытство.

На площадке пятого этажа оказалось довольно многолюдно, причем я по-прежнему, что и на улице возле подъезда, старался никому из собравшихся не смотреть в глаза. Стоявшие отдельными группками люди негромко переговаривались между собой и до меня долетали отдельные бессвязные отрывки разговоров: «… Ой-ой, и не говорите, Ольга Николаевна – бедный Валтасарчик! Какая ужасная смерть! Говорят он не переставая выл трое суток – морфий помогал максимум на тридцать минут!…»; «…Паша – добрая душа, не дал „усыпить“, все надеялся до последней минуты на чудо…»; «…Да нет, Сергей Сергеевич – отец Себастьян сумел их успокоить, Лика бедняжка хоть не так сейчас убивается, а то смотреть страшно было!…»; « … Нет – я для своего Бэма уже давно держу, чтобы так, если что не дай Бог случится, не мучаться ему, стрихнин!… … – Эвтаназия и «пурккуэрц» несовместимы, Павел Васильевич! Если бы Павел усыпил Валтасара, он сразу бы перестал быть «пуркуэрцем», к тому же очутился бы на самых нижних уровнях собачьего Ада! «Собачье крещение» – великая тайна, Павел Васильевич!»… Обрывки несомненно сумасшедших разговоров сами назойливо лезли мне в уши, и я бы много дал, чтобы их не слышать, но в нешироком пространстве лестничной площадки от них не было спасенья.