Александр Житинский - Часы с вариантами

- Как быстро все прошло... - вздохнула мама. - Но не это обидно. Не получилось - вот что главное. Не получилось...

- Ты преувеличиваешь, - сказал я. - У тебя стройная жизнь, мне бы такую. Чего не получилось?

- Семьи не получилось, Сережа. Мы все отдельно. От этого наши беды.

- Возьми их и начни сначала, - я указал на часы.

- Нет, я уже не смогу, - покачала головой мама. - Снова встретиться с отцом, помня об этих поминках... Нет, нет!..

- Ты можешь встретить кого-нибудь другого, а отцу отказать, - настаивал я с упорством, за которым скрывались мои тщетные попытки хоть что-нибудь понять в жизни.

- Нет. Это предательство, - тихо сказала мама.

- Но почему же? Почему?! - не выдержал я. - Вы прожили врозь почти всю жизнь. Вы не сошлись - не знаю уж чем! Зачем повторять эксперимент сначала?

- Во-первых, я ничего не собираюсь повторять, - холодно сказала мама. Во-вторых, мы любили друг друга. Понимаешь? По-настоящему. А семьи не вышло. Так тоже бывает. Я не имею права искать свое новое счастье без него. Он мне не простит.

Даша думала. Часы плавали у нее над головой, отсвечивая золотом как легкий нимб. Если бы наш разговор слышал кто-нибудь из ветеранов, собравшихся в соседней комнате, он подумал бы, что мы сумасшедшие.

- Тогда я отдам часы Даше, - сказал я. - Как знать, может быть, ей они еще пригодятся.

- Спасибочки! - сказала дочь. - После всего, что я о них наслышалась! Нет уж... - и она толкнула часы в мою сторону.

Они поплыли по комнате, как снаряд, целящий мне прямо в сердце. Я перехватил их и сжал в руке с такой силой, будто хотел раздавить.

- Оставь их себе, Сережа, - сказала мама. - Каждый должен нести свой крест. По-моему, ты еще не испытал всего, что тебе суждено.

- Да, видимо, так, - сказал я, нащупывая на ободочке кнопочку открывания крышки.

- Пойдем к гостям, Даша, - сказала мама. Они обе подошли ко мне и расцеловали, как перед дальней дорогой. Я снова остался один. Щелкнул замочек часов, и я увидел циферблат...

Безумно грустно покидать пространство, с которым ты успел сродниться. Эти разлуки равносильны смерти. Уезжая надолго, быть может, навсегда, человек не воспринимает это "навсегда" как нечто абсолютное, потому что остается в том же мире, в пространстве тех же измерений, что другие. Он может вернуться к близким в принципе, даже если обстоятельства судьбы или эпохи делают возвращение невозможным.

У меня не было такой принципиальной возможности. Каждый раз я улетал навсегда. Каждый раз, возвращаясь, я возвращался другим. Мое абсолютное "я" оставалось неизвестным моим родным, они каждый раз видели его относительную оболочку - очередного Сергея Мартынцева, который был для них единственным, но на самом деле являлся лишь частичкой абсолюта.

Сейчас, помедлив несколько секунд и произведя манипуляцию с часами, он вернется в гостиную и сядет за поминальный стол, а тот, абсолютный, который и есть настоящий я, умчится в иные сферы опыта.

Куда же я бежал теперь? Чего хотел?

Я хотел найти свою истинную жизнь, то есть такую, которую мог бы полюбить после всего, что мне пришлось испытать. Я понимал, что найти такую жизнь путем случайных прыжков в другие пространства невозможно. Слишком много вариантов судеб разбросано там, слишком много...

Те варианты, что испытал я, были не лучше и не хуже других. Но везде, в любых временах, я обнаруживал одно пугающее обстоятельство - отсутствие любви.

В этом была причина несчастий и одиночества моих близких. В этом была причина бесцельности и скуки моих жизней.

Все варианты, которые я испытал, росли из одного ствола. Они росли из детства, куда я никогда не возвращался, боясь надолго утерять часы. Теперь меня уже не интересовало обладание ими. Я достаточно наигрался. Меня притягивал тот момент жизни нашей семьи, когда мать с отцом еще любили друг Друга.

Еще любили друг друга...

Мать сказала, что они разошлись, когда мне было пять лет. Значит, все остальные годы они делали вид, что любят друг друга, и жили вместе, чтобы не огорчать детей - меня и Светку. Вот почему отец колесил по земному шару!

И все равно они не добились своей цели, потому что нельзя делать вид, что любишь. Можно только любить.

Вся наша разобщенная ныне семья росла из того корня, когда мать с отцом еще любили друг друга. Еще любили...

А потом перестали любить - и дерево зачахло, превратилось в отдельные побеги, не связанные друг с другом.

Я вернулся на сорок лет назад. Менее чем в секунду я превратился из солидного мужчины, уже начавшего стареть, с залысинами и брюшком, в пятилетнего мальчика с прямой жесткой челкой, большими серыми глазами и тоненькими ручками и ножками.