Александр Житинский - Часы с вариантами

Но почему, бог мой, почему они были у деда? Откуда он их черпал? Откуда брал их его отец - профессиональный революционер и политкаторжанин? Неужели я настолько испорчен и себялюбив, что не желаю народу счастья, а борюсь только за свое - непогрешимое и бесталанное, как будильник?

Где он - народ?!

Я со злостью отшвырнул тетрадь. Я был зол на деда. Зачем ему понадобилось искушать меня? Я прожил бы свою тихую жизнь как придется, не задумываясь о ее смысле. Теперь же приходится решать уравнение со многими неизвестными.

Я достал из кармана записную книжку и стал ее листать. Захотелось встретиться с друзьями, чтобы проверить, как они прожили этот период.

Книжка меня поразила.

Она была устроена по функциональному принципу. Фамилии в ней практически отсутствовали, записаны были лишь имена, изредка с отчествами. Вместо фамилий имелись краткие пояснения; к какой сфере принадлежит абонент. Род занятий и оказываемых услуг. Почему-то эти слова тоже были написаны с заглавных букв.

Коля Джинсы, Марк Петрович Колбаса, Елена Сергеевна Зубы, Аллочка Авторучка, Надежда Тимофеевна Билеты, Саша Зонт, Николай Иванович Запчасти.

Или же другая группа: Миша Внешторг, Галочка Министерство, Семен Трофимович Референт.

Встречались абоненты, не поддающиеся никакой расшифровке. В основном, женщины. Вера Адлер, Лена Белые Ночи, Люсенька Телогрейка и даже Эльвира Гоп-со-смыком.

Решительно потряс меня Иван Иванович Бубу. Я решил, что это какой-то неизвестный мне вид услуг или продукт, появившийся в самом конце двадцатого века, и неожиданно позвонил по его номеру.

Трубку поднял мужчина.

- Слушаю.

- Иван Иванович?

- Он.

- Это Сережа...

- М-м...

- Мартынцев.

- Извините, не припоминаю. Вы чем, так сказать, богаты? Чему мы, так сказать, рады?

"Чем же я богат? - подумал я. - Экспортными электродвигателями? Танцами?.. Скорее танцами".

- У нас ансамбль, - сказал я.

- Ах, "Сальдо"! Так бы и сказали. Пока ничего нет.

- А когда будут?

- В следующем квартале. Звоните.

Он повесил трубку. "Бубу будут в следующем квартале", - меланхолично подумал я и набрал номер Макса. Он значился в записной книжке под своей настоящей фамилией. Я волновался. Как меня встретит старый друг?

Ответил мне женский голос. Я узнал маму Макса.

- Здравствуйте, Ольга Викторовна. Это Мартынцев.

- Сережа? - удивленно спросила она после паузы.

- Максим дома?

- Да... Сейчас я позову.

Трубку довольно долго никто не брал. Затем послышалось шуршание, и голос Макса произнес четко и сухо:

- Я же сказал тебе, чтобы ты не звонил. Нам не о чем разговаривать.

Вслед за этим последовали короткие гудки.

Я повесил трубку, разделся и лег спать на отцовском диване, где мама уже приготовила мне постель.

Я долго не мог заснуть. Смотрел на политическую карту мира, будто светящуюся в темноте комнаты на противоположной стене.

"Чужое... Чужое пространство..." - повторял я про себя, уже зная, что останусь в нем надолго, может быть, навсегда, потому что после всего, что я узнал, я не мог себе позволить удрать из него в лучшие пространства и времена. Необходимо было жить тут, пытаясь по мере сил исправлять ошибки предшественника.

Я был готов его убить, то есть убить себя, растерявшего за каких-нибудь шестнадцать лет друзей, высокие порывы и идеалы юности. Мне показалось, что тихо улизнуть в другое пространство было бы подлым по отношению к Сергею Мартынцеву, который здесь сильно помельчал и омещанился. Как-никак я отвечал за него, ведь он был моим двойником. Я решил ему помочь.

Утром я отправился на работу с твердым намерением начать новую жизнь. На этот раз без помощи часов, по собственной инициативе.

Я проработал до обеда, еще раз убедившись, что служба моя вполне посильна для человека с незаконченным средним образованием, каковым я по сути и обладал. Я даже принял какую-то делегацию и весьма толково заключил контракт на поставку электробритв в какую-то республику, появившуюся в мире на рубеже веков.

После обеда я пошел к начальнику отдела и положил на стол заявление об уходе.

- Не понимаю вас, Сергей Дмитриевич, - он прочитал заявление и поднял на меня глаза. - Вам что-нибудь не нравится?

- Да.

- Что же? Оклад? Режим? Отношения?

- Я, - сказал я.

- Не понял?

- Я себе не нравлюсь.

Он подумал, отложил заявление:

- Партбюро будет возражать.

- Но я ведь имею право, не так ли?

- Право - это право, а долг - это долг. Подумайте, - сказал он, давая понять, что разговор окончен.