Виктор Люмен - Время ждёт

Покончив со свечами, Анабель сняла витрину саркофага, закрывавшую мальчика от внешнего мира, и приступила к работе.

Взяв с подноса скальпель, она провела им по правому запястью мальчика. Кожа податливо разошлась, открыв за собой переплетение сухожилий и кровеносных сосудов. Крови не было. Осторожно срезав часть тканей таким образом, чтобы освободить нужное количество места, Анабель поместила внутрь устройство, вывела наружу несколько манипуляторов и аккуратно сшила отходящие от устройства трубки с артериями и венами, таким образом, чтобы кровь проходила как раз через лунный камень. Когда она закончила, часы показывали пятнадцать минут шестого.

Перед тем, как выйти из-за стола, Анабель несколько минут капала расплавленным воском с одной из свечей на запястье мальчика, чтобы привести лунный камень в действие. Получив тепло, эквилибратор завёлся. Маленькие шестерёнки внутри еле слышно задвигались, и давно мёртвые клетки начали оживать. Спустя ещё час, сердце мальчика совершило первый удар после долгого сна. Завтра он очнётся, и ему больше никогда не нужно будет есть и спать. Его организм не будет взращивать ненужные ткани, обращая их в злокачественные опухоли.

Удостоверившись в положительном состоянии пациента, девушка снова достала причудливый заводной ключ. Поглядев на него минуту, она подошла к одному из зеркал. Анабель смотрела на себя, в окружении сотни огней, будто её отражение тонуло в просторах звёздного неба. Фарфоровое лицо, сверкало отполированными гранями в полумраке комнаты, бронзовые зрачки отражали золотистый свет, а медные кудри переливались от огненно-красного, до солнечно-золотого цветов.

– Неужели я не красива? – тихо пропела Анабель. – Неужели я недостаточно жива для тебя, Ганс?

Свечи продолжали таять. Воск тяжёлыми каплями падал на каменный пол. Шли часы, но девушка перед зеркалом так и не сдвинулась с места. Внутри её изящного тела навсегда застыли сотни маленьких шестерёнок.

– Знаешь, чего бы я хотел сейчас больше всего? – Послышался мне голос Мартина.

– Чего же? – Вяло ответил я, лениво разглядывая опустевший бокал с каплей рома на дне.

– Оказаться на Луне.

Я ухмыльнулся и рывком поднялся с кресла. Прошагав мимо своего брата, я оказался рядом с камином, чтобы взять с него опустевшую наполовину бутылку. Сегодня воскресенье, а Мартин в другие дни не приходит – работа над очередным проектом занимает шесть дней в неделю. Поэтому он посещает мой дом в конце недели – уставший и мрачный, говорит мне о том, что его тревожит. Почему он не может рассказать об этом своей жене, я не знаю. Думаю, между нами более доверительные отношения, и это немного печально.

Налив себе в бокал немного рома, я протягиваю бутыль Мартину, но тот вежливо отказывается. Свет от языков пламени играл на его лице, в свои тридцать восемь он похож на дитё, когда сидит на ковре, обняв собственные колени. Вернувшись в кресло, я делаю глоток и пытаюсь продолжить наш разговор:

– И почему ты желаешь оказаться на Луне, Мар? Там нет работы, кабаков и женщин. Там совершенно нечего делать!

– Вот именно, Винсент, – мой брат печально вздохнул, – вот именно. Только представь: ни работы, ни пьяниц, ни денег, ни проблем. Один холод и серый грунт. И восходящая Земля над горизонтом…

Мартин – архитектор. Он пошёл учиться на эту профессию, потому что наш отец был жутким консерватором и настаивал на «мужском» образовании, потому мой брат чрезвычайно не любил свою работу. Мне повезло немного больше, я стал адвокатом и занимался тем, что защищал всяких крупных шишек Калифорнии. Наши с братом жизни были во многом похожи и шли почти параллельно благодаря отцу, и такими же разными они стали после его смерти.

Например, семья. Я вёл холостяцкий образ жизни, иногда приводя женщин самых разных сортов в свой трёхэтажный дом. Мартин же был однолюбом – его жена Эбигейл замечательно играла на пианино и также замечательно принимала гостей. Если мой брат и мог полюбить кого-то сильнее, то только своих дочерей – Эми, Пани и Роуз. Последней из них недавно исполнилось восемнадцать, и, к счастью, она пошла в мать. Мартин души не чает в своей семье, и, видит бог, я по-настоящему рад за него, но меня беспокоит, с какой периодичностью он приходит ко мне излить душу. В тайне я переживаю, что он начнёт пить, хотя Мартин никогда не давал предпосылок для подобных суждений, я хорошо знал отца. Иногда наши родители так строги и радикальны с нами, потому что не хотят, чтобы мы выросли похожими на них.