Сергей Боровский - Зеркало

Вырвал его из полудрёмы заелозивший по столику мобильный. Звонила Лена. Её цветной портрет засветился на экране, приглашая к разговору. Ёкараный бабай! Они же идут сегодня вечером в театр. Точнее, собирались...

Не успев ничего придумать в своё оправдание, Стас нажал кнопку и произнёс нарочито больным голосом, на всякий пожарный случай:

- Алло!

- Ты где? - раздалось в трубке.

- Я это...

А впрочем, какая разница?

- Дома я. Лежу в постели.

- Заболел? - Её голос выражал готовность примчаться к нему и взвалить на себя все хлопоты: менять памперсы и ставить градусник, подносить горячий чай, поправлять подушку.

- Нет. Просто дурака валяю.

- Ты что? Обиделся?

- За что?

- Так и я думаю: вроде не за что.

- А чего тогда спрашиваешь?

Лена запнулась.

- Слушай, ты поссориться со мной собрался?

- Просто хочу начистоту.

- И?

- Мне всё равно.

- Что именно всё равно?

- Всё всё равно.

- И давно это с тобой?

- Какая разница? Это здесь и сейчас — вот что главное. Остальное не важно. И не нужно ко мне приезжать, - неожиданно для себя прибавил он, поймав волну дерзкого вдохновения. - Ты — фригидная дура. И мама твоя — застывший осколок бесславной эпохи. Живёте и молитесь своему богу слабоумия — авось пристроит твой мохнатый детородный орган в хорошие руки.

Послышались короткие гудки, и Стас бросил мобильник обратно на стол. Отлично поговорили. Чисто теоретически: возможно ли после таких гадостей примирение? Если «Номер Три» не врёт, то легко. Вот заодно и проверим. Однако, что на него нашло?

С Леной они были близко знакомы больше двух лет, если вести отсчёт от первого соития. А так — и все три года получится. Просто тогда она была ещё не с ним, а с его друганом. Обычная баба. С придурью и гонором, но ласковая, когда требуется. Замуж не торопила. В душу не лезла. Чего он взбеленился?

Ладно, завтра же нужно набрать и извиниться: мол, испортили настроение на работе. Зарплату задерживают. Не ценят. Соседи сверху затопили... Да мало ли что может вывести современного человека, окружённого стрессами, из равновесия? А то и нанести неожиданный визит.

Стас, наконец-то, поднялся с дивана и побрёл на кухню. Стоя возле открытого холодильника он убедился, что инстинкт пищеварения никуда не исчез — жрать захотелось зверски. Он вытащил увесистый кусок варёной колбасы, порезанный на полоски сыр и горчицу. Сгородил из них стопку на ломте ржаного хлеба и мгновенно проглотил, не запивая. Поставил чайник и стал ждать, пока тот закипит.

Может, прогуляться всё-таки к метро? Или закатиться в кабак? Снять группу красивых девчонок в количестве двух штук и выше? Бабло есть. И ещё некоторое время будет, пока... Пока что? Неужто он и в самом деле решится принять это дурацкое предложение. Да и предложения, собственно, никакого не поступало. В общепринятом смысле слова. Ему показали краешек тоннеля, и даже света в конце его никто не обещал. И условий никаких. Туманные намёки на нечто лучшее. Более интересное. Более осмысленное.

Чайник зашумел паром. Плеснув в стакан кипятка, Стас разбавил его вчерашней заваркой и развернул открытую пачку печенья. Можно будет стать толстым и непривлекательным. Носить рваньё или гусарский мундир. Перестать мыться. Показывать ментам вместо паспорта голую грязную жопу. Срать в лифте, наконец, не считая это предосудительным. Или он что-то не так понял со слов «Номера Три»? Упростил как бы, чтобы не потерять суть.

У метро толпился народ, под ногами хлюпала серая неаппетитная жижа. Бабка продавала пучки замёрзшего укропа. Опухшее лицо продавщицы цветов едва проглядывало через затуманенное стекло павильона. У ограждения подземного перехода на коврике сидел безногий инвалид с шапкой мелочи перед ним и другой шапкой — поверх головы. Стас кинул ему пятьсот рублей и понаблюдал за реакцией: тот испуганно посмотрел по сторонам и стал вслух молиться, крестясь и охая. Слов разобрать было невозможно.

«Номер Три» похлопал его сзади по плечу.

- Ну, как ты? Развлекаешься, я гляжу. Не съехал за ночь с катушек?

- Да вроде нет. Хотя, смотря что считать «съезжанием».

- Дело обычное. В первые дни многие сомневаются, копаются в себе. Ищут малейшие зацепки, чтобы всё оставить, как прежде. Старые привычки, как и вещи, имеют удивительную притягательную силу. Выбросить на помойку бабушкин патефон — этот поступок сравним, разве что, с подвигом Матросова.

- Кто такой Матросов?

- Ах, да! Ты ж из другого поколения! Тогда это всё равно, что собрать в Фейсбуке десять тысяч лайков.