Борис Зубков - Игра

Коммивояжер робко вставил в овальную дыру автомата указательный палец левой руки. Совершенно никчемный, абсолютно неплатежеспособный палец, которым Тотальный Центр никогда не интересовался. Но что поделаешь, если на правой руке кончик указательного пальца тебе отстрелил какой-то психопат.

Автомат неожиданно и бодро зашипел. Чтобы побудить его к дальнейшим действиям, Прайс изо всех сил дал ему пинка ногой. Автомат громко всхлипнул. Казалось, еще мгновение — он прокашляется и обругает обманщика. Но автомат прибегнул к другому акту самообороны. Под самой крышкой у него разверзлась длинная и широкая щель, из которой на Прайса обрушился поток замораживающей пены. Весь запас пены из подземного холодильника пивного автомата опрокинулся на мошенника, осмелившегося подсунуть Тотальному Центру незнакомый и незаконный палец. Пена, способная заморозить даже кипящий вулкан, мелкими грязными пузырьками облепила Прайса, одевая его в леденящую кровь шубу. Пенистая шуба вспухала и, теряя очертания человеческого тела, превращалась в холм тугой и непрозрачной массы. А пена продолжала извергаться. Ее хватило бы на то, чтобы превратить в сосульку целый взвод, разгоряченный бейсбольным матчем.

Когда холод проник до костей и обледенил сердце, Прайс почувствовал нечто вроде облегчения, но тут же сообразил, что он замерзнет, если не сбросит шипящее и постепенно каменеющее покрывало. Он рванулся к черному кубу соседнего автомата — это был автомат-косметолог — и, обдирая пуговицы костюма, стал тереться об острую грань куба, соскребая с себя ледяную пену.

Автоматический косметолог обрадовался ночному визитеру. Он извлек из своего нутра четыре мясистых щупальца и, облапив ими Прайса, заверещал бесполым голосом:

— Мальчик, сунь пальчик! Если ты недоволен своим носиком, Электрический Выгибатель Хрящей сделает свое дело. Если тебе не нравятся собственные мочки ушей, Безболезненные Ножницы придадут им очаровательную форму!

— Растягиваем уши! — завопил автомат, сильно возбуждаясь. — Размягчаем бородавки!

Прайс с трудом вырвался из его пухлых лап.

Рядом ярко вспыхнул желтый квадрат, и за стеклом светового люка две гуттаперчевые челюсти, усаженные острыми зубами, принялись пережевывать кусок мяса, обильно политый коричневым соусом.

Автомат-кормушка громко и сладостно причмокивал; аромат мексиканского соуса и жареного мяса вкрадчиво коснулся ноздрей Прайса.

Сам того не заметив, Прайс переступил магическое кольцо Пестрой Ярмарки. Теперь он ее единственный гость, единственный среди автоматов.

Вдруг он почувствовал, что кто-то сзади наблюдает за ним. Тяжелый взгляд буравил затылок. Он оглянулся. Никого. Сделал шаг в сторону и поскользнулся на кожуре от банана. Снова почувствовал на себе чей-то взгляд. Смотрит недоброжелательно, злобно.

Коммивояжер внимательно огляделся вокруг. Выворачиваясь на тонком стержне во все стороны, бледно-зеленый киноглаз автоматического сыщика следил за ним.

Пусть следит. Он не замышляет ничего дурного. Он хотел выиграть Золотой Жбан, а сейчас ему хочется пить и необходимо лекарство.

Раненый палец одеревенел, и вся рука онемела до ломоты, висела плетью, не было сил ее поднять. Ручьи огня вновь добирались до сердца, а тонкий летний костюм промок насквозь от остатков замораживающей пены. Ледяной панцирь облепил спину, и Прайс дрожал от холода, одновременно сжигаемый изнутри. Если бы он мог прилечь, снять костюм, почувствовать теплоту постели или хотя бы прислониться спиной к подушкам удобного кресла, втиснуться в нечто уютное и спокойное. «Остуди жар сердца моего, согрей душу мою, леденеющую в пламени» . Откуда эти слова? Когда-то он любил участвовать в телевизионных блиц-викторинах, и обрывки чужих мыслей, строк и рассуждений гнездятся в его мозгу по сей день. «…согрей душу мою, леденеющую в пламени»…

Он увидел Красную Грушу. В ней была манящая простота детской игрушки, только увеличенной до размера в полтора роста взрослого мужчины. Благородство линий старомодной мебели, располагающая уютность беседки для отдыха в манере парковой архитектуры доатомного века. Автомат сделали в виде большой красной груши, стоящей тонким хвостиком вниз. Круто расширяющееся тело груши образовало нечто вроде навеса, под которым удобно примостилось кресло с пневматическим подзатыльником. Напротив кресла из Груши высовывались симпатично окрашенные в зеленый цвет присоски, похожие, впрочем, на три револьверные дула, нацеленные в спинку кресла.