Роальд Даль: Вильям и Мэри

После смерти Вильям Перл не оставил много денег, и завещание его было несложное. За исключением нескольких скромных посмертных даров родственникам, все имущество отходило его жене.

Адвокат и миссис Перл вместе прошли по нему пункт за пунктом в конторе адвоката, и когда закончили, она собралась уходить. Тут адвокат взял запечатанный конверт из папки на столе и протянул его вдове.

— Мне поручено передать вам вот это. — сказал он. — Ваш муж прислал его незадолго до своей кончины.

Адвокат был бледен, полон важности и из уважения к вдове, обращаясь к ней, держал голову набок и опустил глаза.

— Здесь, по всей видимости, что-то личное, миссис Перл. Вам, безусловно, захочется взять его домой и прочитать, когда вы будете одна.

Миссис Перл взяла конверт и вышла на улицу. Остановилась на тротуаре и ощупала конверт. Прощальное письмо от Вильяма? Да, возможно. Письмо официальное. Оно могло быть только официальным — жестким и официальным. Этот человек был не способен поступить по-другому. За всю свою жизнь он никогда не сделал ничего без соблюдения формальностей.

«Моя дорогая Мэри, я надеюсь, ты не позволишь себе слишком расстраиваться из-за моего ухода в мир иной, а будешь продолжать следовать тем правилам, которые служили тебе хорошим ориентиром в годы нашего супружества. Будь прилежной и достойной во всех делах. Будь бережливой. Сделай все, чтобы не… и т. д. и т. п.».

Типичное для Вильяма письмо.

А может быть, он в последний момент не выдержал и написал ей что-нибудь прекрасное? Возможно, это прекрасное нежное послание, что-то вроде любовного письма, чудесная теплая записка с благодарностью за то, что она отдала ему тридцать лет своей жизни и выгладила миллион сорочек, сварила миллион обедов, постелила миллион постелей, нечто такое, что она могла бы читать снова и снова, по крайней мере раз в день, и всегда хранила бы в шкатулке на туалетном столике вместе со своими украшениями.

Разве можно предугадать, что человек сделает перед самой своей смертью, подумала миссис Перл, сунула конверт под мышку и поспешила домой.

Она зашла с парадного входа, сразу направилась в гостиную и села на диван, не сняв шляпу и пальто. Потом она распечатала конверт и вынула письмо. Оно представляло собой пятнадцать-двадцать страниц линованной белой бумаги, сложенной пополам и скрепленной в левом верхнем углу скрепкой. Каждый лист был испещрен мелким аккуратным, с наклоном вправо, почерком, так хорошо ей знакомым. Но когда она обратила внимание на большое количество страниц и на то, несколько аккуратно и по-деловому это было написано и что на первой странице не было даже того приятного обращения, с которого должно начинаться письмо, она заподозрила недоброе.

Она отвела глаза от письма. Зажгла сигарету. Сделала одну затяжку и положила сигарету в пепельницу.

Если здесь то, о чем я начинаю догадываться, подумала она, тогда я не хочу его читать.

Но можно ли отказаться и не читать послание от покойника?

Да.

Но…

Она взглянула на пустое кресло Вильяма по другую сторону от камина. Это было большое коричневое кожаное кресло, и на сиденье была вмятина, которую оставили его ягодицы за многие годы совместной жизни. Выше, на спинке, там, где всегда покоилась его голова, осталось темное овальное пятно. В этом кресле он обычно читал, а она сидела напротив на диване, пришивая пуговицы, штопая носки или накладывая заплатку на локоть одного из его пиджаков, и время от времени он отрывал глаза от книги, и взгляд его застывал на ней, пристальный, но удивительно невидящий, будто он что-то вычислял. Она никогда не любила эти глаза. Они были голубые, как лед, холодные, маленькие, близко посаженные, а разделяли их две глубокие вертикальные морщины, выражавшие осуждение. Всю жизнь они следили за ней. И даже сейчас, после недели, проведенной дома в одиночестве, у нее иногда возникало тревожное чувство, что они все еще здесь, повсюду следят за ней, пристально смотрят из дверей, пустых кресел, по ночам в окно.

Она медленно опустила руку в сумку, вынула очки и надела их. Затем, держа страницы высоко перед собой так, что из окна за спиной на них падал свет уходящего дня, приступила к чтению.

«Эта записка, дорогая Мэри, предназначена тебе одной и будет вручена вскоре после моей смерти.

Пусть тебя не пугает, что здесь так много написано. Это всего лишь попытка с моей стороны объяснить тебе точно, что Лэнди собирается со мной сделать и почему я пошел на это и каковы его теории и надежды.