Петер Жолдош - Возвращение 'Викинга'

Весла вываливаются из рук. Одно весло я уже потерял. Выронил и не стал вылавливать его. Разворачивать лодку? Маневрировать не было сил. Броситься за ним вплавь - потом не догонишь лодку, и она уйдет в открытое море. А сил уже не осталось. Кладу весло в ложбинку между корпусом лодки и стволами бамбука. Отдохну. Займусь парусом. Ветер посвежел - парус напрягся. Пусть работает, а я отдохну. Почему я опять оказался во власти отчаяния? Нельзя же считать, что если ничего не произошло, то это к лучшему или к худшему. По рассказам гладкокожего не следовало, что залив с "Викингом" находится рядом с устьем Большой Реки. Возможно, он откроется через час, а возможно - и через несколько дней. Не следует пороть горячку. Только бы Ного держался.

Обнаружилось еще одно доказательство моей неприспособленности к дикому миру. Пока мы плыли по реке, мы не задумывались о том, где напиться воды. Наклонился и попил. Теперь меня мучает жажда, а я не могу напиться вдоволь. Полощу рот и выплевываю. А все потому, что не догадался вырубить из бамбука пару сосудов и наполнить их водой...

Черпаю воду и поливаю рану Ного. Раньше надо было начинать, как только вышли в море. Тоже не догадался. Поливаю ему грудь, голову. У Ного частое горячее дыхание. Держись, друг! Судьба должна быть справедливой к нам. Мы не просим вознаграждения за наши страдания, мы просим прекратить их.

Завтра придется поискать воду на берегу, иначе Ного не выдержит. Хотя бы ручеек объявился маленький! В ночных сумерках белеет кипень прибоя. Волны с шумом разбиваются о скалы, и я воспринимаю этот шум, как предостережение. Теперь-то уж точно мне нельзя уснуть. На реке уснул - лодка уткнулась в береговые заросли, а ты можешь и дальше дрыхнуть. Здесь, если уснешь, окажешься среди волн, расшибающих свое бессилие о скалы. Они только рады будут раздробить о них и наши тела.

Скалы стали более высокими. Их изломанные, зубчатые верхушки четко прорисовываются на фоне ночного неба. Ночью я испытал любопытное состояние. Оно интересно тем, что со мною это произошло впервые. Боясь расшибиться о скалы, я старался держать лодку в нескольких десятках метров от берега. Лодка бежала вдоль скал, за бортом шуршала вода, от скал долетал шум прибоя... Не знаю, сколько прошло времени, но я впал в забытье. Это было нечто среднее между сном и бодрствованием. То есть в моем сознании спали все участки, за исключением тех, которые следили за движением лодки и ее управлением. Я спал с открытыми глазами.

Рука крепко держала угол паруса, бессознательно поправляя его по отношению к ветру. В литературе я читал описание подобных случаев. Солдат, например, спал в строю во время ночного марша. Шагал, как и все, выдерживал дистанцию. Этот солдат шел внутри колонны. А другой уснувший шагал в крайней шеренге. Он потихоньку стал забирать влево и, к изумлению остальных солдат, свалился в кювет.

Когда я очнулся, лодка шла все тем же курсом, рука оцепенела на парусе, а я понял, что уснул. Ного так и не пришел в сознание.

Как долго не приходило утро! Прошли века, пока начался рассвет. Я переживал: не проскочил ли вход в залив? Тьма явственно поредела, ушла в расселины и пещеры, и только над морем она таяла незаметно. Рассветало быстро. Вот уже солнце выглянуло за край морского горизонта, полмира наполнилось блеском его лучей, а скалы в полосе прибоя заискрились. Все краски природы заиграли первозданно. Выделялся синий цвет морского горизонта на западной стороне. Жаль, Ного не видит этой картины. Сухопутный дикарь, обитающий вдали от моря, он никогда не видел этого обилия красок, их свежести. Мне кажется, что я где-то уже видел и скалы, и море, и восход солнца над морем... Когда-то в моих ушах уже звучала величественная музыка волн среди береговых скал.

- Одиссей! Одиссей возвращается домой! - закричал я скалам. Они хмуро всматривались в океанскую даль, не обращая на нас внимания. А ведь могли бы и удивиться - впервые слышат голос землянина. Что им землянин, если они вслушиваются в голос вечности!

- Ты возвращаешься домой, Одиссей! В свою Итаку! - орал я, как сумасшедший. Может, это и глупо, но я орал. Внутренним чутьем я знал, что мытарствам приходит конец. Одиссей, который жил за много тысяч лет до меня, наверно, испытывал такие же чувства. И море, и скалы, и пена прибоя - разве он видел их иначе? И намучился, наверно, не меньше моего. Не помню уже, куда именно он должен был вернуться - в Итаку или другой древний город, - кто может всю жизнь помнить школьные задания! - но он возвращался после долгих скитаний, и его ждала верная жена, и ее одолевали женихи, а меня никто не ждет. Могла бы ждать Лена... Но если бы Лена не погибла, то я не улетел бы в это сомнительное путешествие сроком в три десятка лет. Какая жена согласилась бы проводить молодого человека, а встретить старика!