Альба Тенгра Джез - Анакреон - ошибка выжившего

– Арл, я потерял твоего сына! – перепуганным плачущим голосом орет Эстебан.

Тирмгард сидит у него на хвосте. Эстебан крутится на месте, решительно не оборачиваясь.

– Пожалуйста, без паники. Он наверняка где-то здесь! – он заглядывает под ковер. Эти шерстяные чудовища есть в комнатах, где играет Тим – ему они нравятся, – Ну в самом деле, не мог он далеко уйти, он еще не ужинал, он слишком ослаб и долго не протянет!

Эстебан карабкается на стену и проверяет щели между шкафами и потолком, заглядывает в картины, ищет между страницами альбомов. Тирмгард беззвучно смеется, он в восторге от происков своего дяди. Да, мы зовем его дядей… Я зову его дядей.

– Да что же вы ржете?! – бросается он на Киндру, – Помогите мне!

– Я думаю, мы можем выманить его на булку с корицей! – говорит она.

– Не можем. Он их все съел, – Эстебан театрально хватается клешнями за голову и сокрушенно опускается на пол, – Горе! Как нам теперь быть?

– Я что-то чую..Что-то, – я втягиваю носом воздух, пока не глядя на Тима, но медленно двигаясь в его сторону, – Похожее на корицу. Думаю, так может пахнуть тот, кто съел булку с корицей.

Я бросаю взгляд в сторону Тима и вижу убегающий в пучину игрушек кончик хвоста.

– Чутье обмануло меня! Однако, есть и другой метод найти Тима.

Тирмгард высовывается из укрытия, грозно топая лапкой и скрестив руки на груди. Не любит он, когда его имя сокращают. Он же гордый мужчина, а не какой-то там карапуз. Я беру его на руки и вздрагиваю от щелчка статического электричества – Тим только начал осваивать нейриты, пока они грубо и бестолково отражают его чувства, иногда помогают снять немного информации с детей его возраста.

Он виляет хвостом, радуясь моему возвращению. Саймон говорит, голос прорежется к шести годам. Я тоже был нем, когда был мелкий – только не так долго, лет до трех. Он тянется к моим нейритам, чтобы узнать новости. Я не знаю, как быть. Вроде бы, уровень его развития не позволяет ему понять лишнего – то, что он не готов узнать, словно и не попадет в его голову. Вроде, его детский взгляд на жизнь и смерть позволяет ему легко перенести такую новость. Саймон подробно рассказал мне по видеосвязи, как лучше поступить. Но я, кажется, не готов принять решение. Я не хочу об этом контачиться, не из-за сына, а из-за себя. Из-за вопросов, которые меня накроют. Из-за его беззвучных рыданий, быстро сменяющихся обычными играми, в силу его возраста.

А что я? Я так не могу, я буду рыдать намного дольше.

Я оглядываюсь и вижу, что меня оставили одного с моим решением и этим невыносимым, любимым наследником, уже выражающим нетерпение и недоумение из-за моего промедления.

Я могу оттолкнуть его. Я могу передать нежелание делиться. Я могу ничего не передавать, пусть сам смотрит издалека, может, не увидит ничего доступного его пониманию.

Но это не честно. Да и свет учености говорит… Черт бы с ними, как бы умны они ни были, они – посторонние люди, а живу тут я.

Тим нетерпеливо крутится, шарит нейритами около моего загривка.

Я создаю контакт и открываю подготовленную ужатую информацию. Без моей паранойи, как бы обоснована она ни была, без политических вопросов, без эмоций. Просто факты.

Мы сидим в вездеходе. Один из входов в подземные трассы, расползшиеся на треть материка от Техонсора, расположен под Арахагадрой. Не потому, что тут мой дом, а потому, что Биверн достаточно далеко, можно выходить здесь и не создавать подозрений. Наша транспортная система хорошо скрыта.

Тирмгард только что прекратил реветь и жестами задает тысячи вопросов о нашем путешествии. В подземке он третий раз – иногда Саймон не может провести плановый осмотр в нашем замке, и мы ездим к нему.

Эстебан взял на себя функцию шута горохового. Я благодарен ему. За прошедшие два часа Тим закатил три истерики, между которыми забывал, что мама исчезла насовсем. Это было не так плохо, как тысяча вопросов посреди первого слезотечения. «А когда? А где? А почему? За что? Что сделать, чтобы вернулась?».

Что-то внутри меня скукожилось и разбухает. Меня тошнит, я хочу кого-то убить, в идеале – виноватого в случившемся, но можно и любого крайнего.

Киндра расположилась на переднем сидении рядом со мной и уставилась в свой коммуникатор. То ли ей неприятна моя кислая рожа, то ли она не знает, что сказать, и испытывает известный дискомфорт.

Мимо нас проносятся пятна мягкого неонового света. Гладкие металлические стены отражают его, делая освещение почти равномерным. Этот тип передвижения всегда напоминал мне капсулу, скользящую по кишке. Не очень романтично.