Владимир Кириллов - Первомайский сон

Литература эпохи «военного коммунизма» находится тоже под знаком утопии, будь это футуристические утопии (Хлебников, Маяковский), пролетарские (Гастев) или крестьянские (Клюев, «Инония» С. Есенина) [5] См. М. Niqueux , «Utopie paysanne ou quete spirituelle? Une interpretation de l’lnonija de S. Esenin», Revue des etudes slaves, LVI, 1984,1, p. 87–96. . Но речь идет скорее об «утопизме», о стремлении к иному общественному и духовному строю, выраженном в форме метафор и утопических мотивов. Утопий, — как жанр, утвердившийся в эпоху Ренессанса (описание путешественником нравов и институтов образцовой мифической земли, — или острова) — почти нет: утопия у власти вскоре вытесняет любые конкурентные утопии. Единственным текстом, отвечающим жанру утопии, является Путешествие моего брата Алексея в страну крестьянской утопии (1920) И. Кремнева (псевдоним крупного ученого-аграрника, теоретика кооперации А. В. Чаянова) [6] О А. В. Чаянове (1888–1937) см.: В. Балязин , «Возвращение: к 100-летию со дня рождения А. В. Чаянова», Октябрь, 1988, № 1, стр. 146–171; В. Кеblау , «А. V. Cajanov: un carrefour dans revolution de la pensee agraire en Russie de 1908 a 1930», Cahiers du monde russe et sovietique, vol. V, 1964, № 4, p. 411–460. Путешествие моего брата Алексея… было переиздано в Москве лишь в 1989 в кн.: А. В. Чаянов, Венецианское зеркало: повести. Оно переведено на французский язык (trad., notes et postf. M. Niqueux, Lausanne, L'Age d’homme, 1976), на английский, немецкий и итальянский языки. . Но это неонародническая контрутопия, противопоставившая системе военного коммунизма и диктатуре пролетариата многоукладный плюралистический строй с верховенством крестьянской власти. Роман Мы, написанный в 1920 г., является антиутопией, предостережением. Лишь книгу В. Итина (родившегося в Сибири в 1894 г. и репрессированного в 1945 г.). [7] Так в тесте. В. Итин родился в Уфе, был арестован и расстрелян в 1938 г. ( Прим. изд. ). Страна Гонгури, написанную в 1918 г., можно было бы считать первым советским утопическим романом, но она вышла в свет только в 1922 г.

Поэтому небольшая утопия В. Кириллова Первомайский сон, опубликованная в 1921 в журнале студий Московского Пролеткульта Твори! (№ 3–4), интересна с разных точек зрения: по всей видимости, это самая ранняя советская утопия (и она не упоминается ни в одной книге о советской утопии или научной фантастике) [8] Единственное известное нам упоминание об утопии В. Кириллова встречается в статье И. А. Доронченкова, «Об источниках романа Е. Замятина Мы» ( Русская литература, 1989, № 4, стр. 193–194). Но она цитируется по публикации 1923 г. и ее создание ошибочно отнесено к этому же году. ; она дополняет наше представление о творчестве пролетарского поэта В. Кириллова, которое часто сводится к пресловутому стихотворению Мы [9] Светом искусственных солнц мы зажгли города, Пожаром восстаний горят наши гордые души. <���…> Во имя нашего Завтра — сожжем Рафаэля, Разрушим музеи, растопчем искусства цветы. ( Дек. 1917 ) Стихотворение Кириллова (первая строфа которого перекликается с Скифами А. Блока, написанными в конце января 1918 г.) является ответом на протест Луначарского против повреждений, нанесенных Кремлю и собору Василия Блаженного в октябре 1917 г. Антиэстетизм Кириллова восходит к Писареву. Он присутствует в Гуннах Брюсова (1905), в футуристическом манифесте Пощечина общественному вкусу (1912), в стихотворении Маяковского Радоваться рано (1918) и др. А. Богданов подверг критике стихотворение Мы во второй своей статье об искусстве и рабочем классе ( Пролетарская культура, 1918, № 3, стр. 21), также как и пролетарский поэт М. Герасимов в стихотворении под тем же названием Мы (1918). В 1919 в стихотворении Жрецам искусства В. Кириллов выступит против искусства ради искусства, но за традицию Пушкина, Лермонтова, Кольцова. ; наконец можно рассмотреть ее как «пролетарский ответ» крестьянской утопии А. Чаянова.

Поэзия Пролеткульта мало привлекает внимание исследователей [10] Самая ценная работа о поэтике Пролеткульта вышла в 1933 в Вятке: К. В. Дрягин, Патетическая лирика пролетарских поэтов эпохи военного коммунизма. См. еще: А. К. Воронский, «Прозаики и поэты „Кузницы“: общая характеристика», Красная новь, 1923, № 3, стр. 297–312; Г. Лелевич, «Литературный путь „военного коммунизма“», Литература и марксизм, 1928, № 2, стр. 108–129; 3. Паперный, вступление к кн.: Пролетарские поэты первых лет советской эпохи, Л., 1959, стр. 5-74 (Библиотека поэта. Большая серия); А. Меньшутин, А. Синявский, Поэзия первых лет революции, 1917–1920 гг., М., 1964, стр. 144–174. . Ее «космизм», ее декларативность и отвлеченность, ее культ машины отталкивают читателя. На самом деле лучшие представители Пролеткульта, — М. Герасимов и В. Кириллов, — романтики, которые после периода истинно революционной, но поэтически неумелой экзальтации вернутся к интимному лиризму. Их революционная поэтика однородна с поэтикой крестьянских поэтов того времени (Н. Клюев, С. Есенин, П. Орешин): революция воспринимается как стихийная сила (пожар, огонь, гроза, буря), как движение (поезд, красный конь), созидание (пахота, засев, коллективное строительство), светлое будущее (сад, весна, заря, солнце, жар-птица), с христианской символикой у тех и других: Рождество, крестный путь, воскресение, пришествие. Космизму пролетарских поэтов предшествует, по всей видимости, космизм Есенина [11] Ср. стихотворение Кириллова «К нам, кто сердцем молод…» ( Грядущее, 1920, № 7–8): «Звезды в ряды построим/В вожжи впряжем луну…» и гл. IV Пантократора Есенина (февр. 1919). В Зареве заводов М. Герасимова (1919) как и в Инонии С. Есенина (май 1918), «огненные плуги» пашут небеса, и поэт-Прометей разбивает лед облаков на луне-наковальне. Этот космизм напоминает борьбу света и тьмы у В. Гюго. . Вместе с М. Герасимовым С. Есенин и С. Клычков пишут Кантату, посвященную памяти жертв Октябрьской революции и киносценарий Зовущие зори о революционном «преображении» (вместе с Н. Павлович). Клюев пророчествует примирение «земли» и «железа»: «С избяным киноварным раем/Покумится молот мозольный» [12] Н. Клюев, Песнослов, кн. 2-ая, Пг., 1919, стр. 219 («Се знамение: багряная корова…»). . Он полемизирует с В. Кирилловым, певцом Города и Машины, но оба поэта ценят друг друга [13] См. стихотворения Н. Клюева Мы — ржаные, толоконные… и Твое прозвище — русский город (1918). В статье 1919 г., аттрибуцию которой Н. Клюеву установил С. Субботин, Клюев ставит Кириллова среди «Поэтов Великой Русской Революции» рядом с Есениным, Ширяевцем и самим собой, характеризуя его следующим образом: «Истинный и единственный в настоящее время выразитель городской рабочей жизни. Поэт бедных людей, их крестного пути в светлую страну социализма» (Русская литература, 1984, № 4, стр. 145). Кириллов много общался с Клюевым в 1918 (см. его стихотворение Из дневника 1918 года), и в 1927 г. он посвятил Клюеву, уже опальному, сочувственное стихотворение Николай Клюев. . Только критики-догматики из Пролеткульта (они окажутся потом и в «На Посту»), озабоченные «классовой чистотой» пролетарской литературы (П. Бессалько, П. Лебедев-Полянский, В. Плетнев и др.) противопоставляли пролетарских и крестьянских поэтов. На самом деле те и другие выражали одну мечту о братстве и всемирной гармонии, и в 1937 г. они все окажутся жертвами своего утопизма.