Юрий Греков - На кругах времен (Сборник)

Сидя на бульварной скамеечке после работы, он оглядывал проходивших мимо женщин и намечал очередную жертву. Хмурых и старых пропускал беспрепятственно, но стоило ему заметить улыбку или, того хуже, услышать жизнерадостный смех или попросту углядеть в толпе оживленное девичье лицо, внутри у него все замирало в предвкушении победы.

— Иди-иди. Посмеешься, когда муж те рыло начистит, — бормотал он про себя, и в голове его, как по трафарету выведенные, вспыхивали строчки: «Ваша жена находится в незаконной связи с… Доброжелатель». Или на работу: «Аморальное поведение вашей…»

Дон Эдуардо провожал глазами ничего не подозревающую женщину, переводил взгляд на другую, и сознание собственной власти над ними всеми — над их благополучием, счастьем, семьей, добрым именем — вспыхивало в нем: «Раз — и нет тебя!»

Когда действия на этом участке его доброжелательской деятельности стали приносить первые плоды, он даже завел специальную графу в записной книжке, с подразделами: ПС (простой скандал), СП (скандал с побоями), Р (развод). В списке его со временем появились две жемчужины: две попытки отравиться (одна, правда, неудачная).

Сейчас Куртис понимал, что та его власть была довольно призрачной, и успехи в этой области были куда менее значительны, чем ему бы хотелось. То ли дело теперь. Вон только рот открыл, и девку эту любопытную раз — и прихлопнули. А можно и вообще рта не открывать — техника сама сделает. В этом он убедился почти с первых часов своего хозяйствования. На третий день после вступления в должность Хозяина, когда, уже несколько поосмотревшись, Куртис подключил каналы внешней связи, вскоре раздался звонок и динамик пролаял:

— Докладываю: временная горничная для уборки резиденции доставлена.

«Какая еще горничная?» — подумал Куртис. Он вспомнил подчеркнутую в инструкции строчку:

«Доступ в резиденцию Хозяина запрещен всем, независимо от ранга». А тут какая-то горничная… Куртис потянулся к информарию, нащупал кнопку «вопрос»:

— Что еще за уборка?

Информарий загудел и через минуту выбросил листок: «Уборка — наведение внешнего порядка в резиденции. Порядок уборки: доставка временной горничной уборка помещения — удовлетворение потребностей Хозяина — ликвидация временной горничной».

Едва дон Эдуардо пробежал эти строчки, как с легким щелчком включился обзорный экран: где-то там, в незнакомой еще ему части здания, распахнулась узкая дверь и в коридор вошла, боязливо озираясь, высокая девушка. «Голая, что ли?»-поразился Куртис, но, всмотревшись, увидел, что на нежданной посетительнице надето что-то полупрозрачное, не длиннее мужской рубашки. С некоторым смущением он разглядел, что под «платьем» и вовсе ничего не надето. На стенке вспыхнула стрелка, и девушка, мгновение помедлив, пошла в показанном направлении.

Куртис, следя, как она шла мимо вспыхивающих и гаснущих стрелок, вдруг услышал приближающиеся шаги и тут увидел на экране, что она — временная горничная — сейчас откроет дверь в спальню-кабинет, где он развалился на овечьей тахте. Куртис подхватился, метнулся через комнату и вскарабкался на подоконник, запахнувшись в тяжелую парчовую портьеру.

Девушка вошла осторожно, огляделась, секунду помедлила, будто что-то вспоминая, подошла к косяку, нашла розетку, — Куртис услышал облегченный вздох. Потом наклонилась — у него перехватило дыхание, — пошарила у плинтуса, нажала что-то и из-за откинувшейся панели достала небольшой пылесос. Вое это дон Эдуардо видел в каком-то полутумане. А когда она остановилась рядом, задев голым плечом портьеру, его бросило в жар. Она во второй раз наклонилась, передвигая пылесос, и дона Эдуардо начал бить озноб. Она тем временем, не подозревая, что кто-то следит за ней, наводила, как умела, чистоту в кабинете, порядком-таки захламленном за три дня безвылазного сидения. Дон Эдуардо почувствовал, что начинает задыхаться, и, не в силах больше терпеть, отдернул чуть-чуть портьеру. Горничная вскинула глаза и, увидев выглядывающего из-за портьеры Хозяина, уронила пылесос, вскрикнув: «Слушаю и повинуюсь!» судорожным движением стащила через голову платье-коротышку и бросилась навзничь на овечьи спины.

Дон Эдуардо потерял дар речи. Она лежала, не шелохнувшись, на тахте, разбросав руки, меловая бледность залила лицо.

Он потрясение смотрел, не зная, что делать. Потом, не сознавая, как во сне, спрыгнул негнущимися ногами на пол и вдруг неожиданно для себя заорал: