Юрий Никитин - Человек из будущего

Он сказал зло:

– Да, ваша контрразведка сумела внушить всему Западу такую мысль, а страна тем временем предательски перевооружилась!.. Ладно, что вы на самом деле хотели сказать этой миной?

– Разве это не шаг доброй воли? – спросил я. – Другие быстро бы сумели взорвать эту мину в одном из ваших городов и стереть его с лица земли! И все думали бы на террористов, начали бы стирать с лица планеты еще какое-нибудь исламское государство… А почему нет? В далеких планах их придется стереть с лица планеты все.

Подошел Сигурдсон, тоже злой, но более собранный, эту новость пережил за ночь, хотя сказал невесело и без заметной враждебности:

– Знаете ли, я склонен верить вам, но наши политики сразу спросят: а что он хотел добиться этим шантажом?

Я спросил тоскливо:

– Почему именно шантажом?

– Ну да, – ответил он с тяжелым сарказмом. – Не явный такой, тот слишком прост, а вот так предъявить доказательство, что вы могли бы, но не стали, добрые такие, а теперь за такую доброту вам что-то причитается.

– Я этого не говорил, – запротестовал я.

Генералы насмешливо заулыбались, да, конечно, не говорил, но сказал, такое сказануть можно и молча, все теперь умеют читать не только между строк или по лицам, но и в намерениях, а тут куда уж прозрачнее.

Харгрейв взглянул на Сигурдсона, тот старше, Сигурдсон чуть наклонил голову, Харгрейв тут же выпалил резко:

– Некоторые вещи не обязательно говорить в лоб. Вы сказали иначе, доктор Лавроноф.

– И что я сказал? Или даже сказанул?

– Это неявный, – заявил он уверенно, – но шантаж! Без предъявления каких-то определенных условий.

Карпентер, что все это время наблюдал молча, сказал громко:

– Вы взгляните на доктора. Не замечаете, он все еще думает о своих лабораторных мышах!.. Он не политик, а ученый. И даже не подумал о такой возможности.

– Но об этом могли подумать те, – сказал быстро Харгрейв, – кто его послал.

– И наверняка подумали, – сказал Сигурдсон мощным голосом.

Карпентер кивнул.

– Да, в центральных аппаратах разведки привыкли просчитывать все варианты. А если что упустят, советники, эксперты и аналитики подскажут… Но, коллеги, вроде бы все собрались? Давайте займем места, все-таки попытаемся сдвинуть с места более насущную, если говорить честно, проблему, с которой приехал доктор Лавроноф.

Генералы двинулись к креслам, а я спросил у Карпентера:

– А Дуайт сегодня не появится?

Он ответил, понизив голос:

– Он отправился встречать Барбару Баллантэйн. Это глава сенатской комиссии по расходованию бюджетных денег на военные цели. С нею нужно быть крайне почтительным.

Я пробормотал:

– Но сейчас вроде бы не идет речь о каких-то бюджетных суммах?

Он развел руками.

– Вы плохо представляете себе наши реалии, доктор. У нас страна демократии, а это значит, любой может лезть любопытным рылом в наши дела и требовать раскрыть для общественности наши секреты. Иначе это недемократично.

– Значит, эта Барбара…

– Генерал Баллантэйн, – поправил он. – У нее генеральское звание.

– Ого, генеральша…

– Генеральша, – ответил он, – насколько я представляю себе, это жена генерала. А она, увы, сама генерал, что совсем хреново. Даже не представляю, как получила такое высокое звание.

– Может быть, – предположил я, – как обычно женщины и получают?

Он передернул плечами, на меня посмотрел как на сумасшедшего.

– Доктор… посмотрю, что скажете, когда ее увидите!

Генералы наконец разобрались, кому где сидеть, я пытался понять – расположились по родам войск, по возрасту или по званиям, но, похоже, в американской армии нравы демократичнее, чем в европейских, каждый предпочел сесть рядом с другом или добрым знакомым.

Карпентер опустился за стол рядом со мной. Я поднялся и сказал как можно более твердым и уверенным голосом, сейчас это очень важно:

– Господа, обычные атаки террористов стремительно перерастают в крупномасштабные. Часть из них грозит уничтожением целых регионов, но некоторые могут смести с лица земли человечество целиком…

Дверь из коридора распахнулась, я увидел там в глубине Дуайта, но вперед шагнула крупная и массивная женщина с неприятно лошадиным лицом и брезгливой гримасой, широкая и уверенная. Генеральский мундир сидит на ней как влитой, что и понятно, если присутствующие здесь мужчины надели то, что получили, то эта долго вымеряла и подгоняла по фигуре, требуя десятки раз переделывать, от чего портные наверняка возненавидели ее не меньше, чем проверяемые ею военные.