Михаил Темнов - День восьмой

Сейчас всё было иначе. Это по-прежнему было достаточно большое помещение. Но теперь оно казалось просторнее – привычные стены исчезли. Вокруг притаились зеркальные экраны, отражающие природный ландшафт неизвестной планеты с мирно плывущими по небу белокурыми облаками и парящими птицами.

Вдали виднелись заснеженные пики гор. Всё остальное было огромным цветущим садом с уютной беседкой, пахнущей сандалом и увитой виноградными лозами с гроздьями разных сортов и цветов, просвечивающимися на солнце.

– Я думаю, что нам будет здесь лучше всего, – констатировал Зевс. – Спокойней. Не желает ли мой друг отобедать? – повелитель улыбнулся.

Словно из-под земли появились стройные юноши с яствами на подносах. Они накрыли стол и незаметно удалились.

– Так будет веселее! – пророкотал басом Зевс, наполнив кубок вином и пододвинув поближе поднос с жареным барашком. – Так что там у нас произошло настолько срочного, что я должен отменить встречу с личным представителем правителя империи Чёрного дракона?

Было видно, что Зевс не очень-то дорожил отношениями с империей драконоидов: наверное, опять будут выпрашивать что-то из живности для коллекции императора.

В последнее время ему становилось всё скучнее. Присутствие людей уже не радовало: одинаковые пиры, затёртые тосты, натужное веселье… От этого он убегал в любовь. Скорее, не в любовь, а во временные приливы страсти. Пассии ему быстро надоедали, встречаться с ними он предпочитал подальше от Олимпа и не в своём облике. Короче, он любил любовь, объектом которой могла стать встреченная нимфа, привлёкшая его внимание, или женщина, созданная другими цивилизациями на других планетах.

– Ну давай, сообщай, что хотел. Видно, что ты чем-то встревожен. Я не ошибся?

– Гера пытается интриговать и делает это весьма активно, указывая всем на недостатки в твоей деятельности, Зевс, – без экивоков начал Галактион. Вымыв руки в чаше с водой, усыпанной розовыми лепестками, отхлебнул вина.

– А я тебе о чём говорю! – укоризненно сказал Зевс. – И чего ей ещё не хватает? – кинув на стол недоеденную кость с мясом, зло выругался громовержец.

Галактион молчал, давая Зевсу время остыть.

На возмущённый рык повелителя из кустов вышел Пегас и уставился на Зевса, силясь понять, чего богине Гере, которую он часто видит, не хватает. Вроде всё при ней… Потом он опустил крылья, задумавшись. Через миг его неожиданно прошибло на стих:

Галактион про себя выругался, вспоминая не очень ласковыми именами Эпиметея, который, создавая животных для олимпийских садов Зевса, наделил своё последнее, не совсем удачное творение – любимца Пегаса, своеобразно устроенным интеллектом и умением рифмовать, предварительно снизив у него влияние инстинктов, вплоть до инстинкта самосохранения. Поэтому от Пегаса можно было ждать не только красноречивой мимики, но и всякого рода удивлённых или восхищенных криков, воплей, красноречивых движений, поз и хвалебных стихов, которые чаще всего оказывались смешными и глупыми, чего не желал признавать Пегас, считая их вершиной поэзии.

Галактион, глядя на изощряющегося Пегаса, вспомнил один из уроков Эпиметея по обучению животного как будущего символа поэзии азам поэзии, о котором ему рассказывали очевидцы.

Урок был не только поучительным, но и красноречиво характеризовал творение. Пегасу предложили сочинить коротенькую оду во славу Зевса-повелителя.

Пегас, распушив крылья и став в соответствующую позу, продекламировал:

Второй куплет уже никто из присутствовавших не слышал – он растворился в смехе олимпийцев.

– Слушай! – грубо прервал тогда сконфуженный Эпиметей своё творение. – Ты как-то помягче с оборотами… Повелитель этого не поймёт… Причём здесь куча?

– Зато рифмуется хорошо, – забил золочёным копытом Пегас.

– Придумай что-нибудь другое, – настаивал создатель крылатого поэта.

– Ладно, – опустив уши и недовольно помахивая хвостом, ответил Пегас. – Пусть будет грозной тучей…

Вспомнив этот случай, Галактион невольно улыбнулся. Творение брата Прометея забавляло как Зевса, так и его гостей. Правда, Пегаса стоило бы править до выступления. Но он своих перлов до публичного их оглашения никому не декламировал.