Грегори Бенфорд: Страхи академии

Гэри был смышленым, мечтательным парнишкой из небогатого рабочего района на Геликоне. Работа на полях или на фабрике была несложной и не требовала особых умственных усилий, так что юный мечтатель запросто справлялся с делами и при этом мог сколько угодно предаваться заумным размышлениям об отвлеченных понятиях. И прежде чем экзамены Гражданской Службы навсегда изменили его жизнь, Гэри успел за работой придумать и доказать для себя несколько простых теорем из теории чисел — как же ему потом было обидно, когда он узнал, что эти теоремы уже давным-давно известны! Укладываясь спать, юный Гэри Селдон размышлял о плоскостях и векторах, и пытался представить себе измерения, которых могло быть больше, чем три, и вслушивался в далекий рев драконов, спускавшихся с горных склонов в поисках добычи. Сотворенные древними биоинженерами для каких-то таинственных целей — возможно, для охоты, — эти существа превратились в кровожадных чудовищ. Гэри уже много, много лет не видел ни одного дракона…

Дикие просторы Геликона — вот куда стремился дух Гэри Селдона. Но судьбе было угодно запереть его в стальных стенах Трентора.

Гэри обернулся, и его гвардейцы-охранники, решив, что их подзывают, поспешили к нему.

— Нет, — сказал Гэри, замахав руками (последние дни ему так часто приходилось отсылать бдительных гвардейцев, что это стало почти привычкой). Черт, даже в Императорских Садах они ведут себя так, словно любой садовник может оказаться наемным убийцей!

Гэри решил пойти пешком, вместо того чтобы просто подняться на гравитационном лифте внутри Дворца, потому что любил зеленые сады больше всего на свете. Вдалеке, в туманной дымке, стена деревьев терялась в поднебесной вышине, вознесенная на такую высоту усилиями генной инженерии. За кронами деревьев не было видно стальных защитных сооружений Трен-тора. На всей планете было одно-единственное место, где человек чувствовал себя почти как на открытом пространстве, снаружи. Императорские Сады.

«Какая самонадеянность! — думал Гэри. — Определять все сотворенное по отношению к двери, за которой сидит человечество».

Когда Гэри перешел с устланной специальным покрытием садовой дорожки на тропинку, под подошвами его туфель захрустел гравий. Где-то вдали, за стеной деревьев, в небо поднимался столб черного дыма. Гэри замедлил шаги и присмотрелся, прикидывая, что это может гореть. Наверное, произошел какой-то крупный несчастный случай.

Проходя между высокими неопантеистическими колоннами, Гэри явственно ощутил, какое здесь все значительное и величественное. Дворцовые слуги с поклоном пригласили его войти, его гвардейцы-охранники подтянулись поближе, и вся их небольшая процессия прошествовала по длинным коридорам Императорского Дворца к Залу Аудиенций. Повсюду громоздились бесчисленные образцы произведений искусства, собранные во дворце за многие тысячелетия. Картины, скульптуры словно соперничали друг с другом за право на внимание ныне живущих людей, которое продлевало жизнь им самим.

Тяжелая длань Империи покровительствовала по большей части строгому и немного казенному стилю. В Империи высоко ценились стабильность и надежность прошлого, и эту величественную монументальность как раз и выражало дворцовое искусство — отчасти в ущерб привлекательности. Императоры предпочитали строгие прямые линии стенных панелей и дорожек, правильные параболы и дуги струй пурпурной воды в фонтанах, классические колонны и высокие арки. Повсюду в изобилии были расставлены героические скульптуры. Благородные лики великих взирали в необозримые дали. Картины грандиозных сражений застыли в самые трагические, переломные мгновения, запечатленные в сверкающем камне и голокристаллах.

Все исключительно благопристойно и напрочь лишено даже намека на загадку или хотя бы легкого отпечатка вызова и непокорности. Никакого новомодного бунтарского искусства увольте, как можно! В местах, которые мог посетить Император, «волнительное» строжайшим образом пресекалось. Отвергая все неприятное, овеянное дыханием реальной человеческой жизни, искусство Империи достигло последней стадии застоя, сделалось безвкусным и пресным.

Гэри сильнее других страдал от этой пустоты и бездушности. На двадцати пяти миллионах населенных планет галактики каких только стилей не встречалось, но все причуды меркли перед Империей, искусство которой выросло исключительно на неприятии жизни.