Виталий Полищук - Незримое, или Война в иномирье. Монасюк А. В. - Из хроник жизни – удивительной и многообразной. Книга вторая

Но в Иномирье еще ничто не закончилось.

Демон вырвался в космос и торжествующе беззвучно захохотал. Монасюк, который к этому моменту пришел в себя, сознание которого вполне восстановилось, отреагировал мгновенно.

Он овладел пролетающим невдалеке астероидом и изменил орбиту его движения. И ничего не подозревающий, опьяневший от чувства победы демон врезался прямо в астероид, соединившись с Проматериальной составляющей космического камня.

Они оба тут же рассыпались в пыль.

В космосе нет звуков, поэтому все произошло беззвучно – просто летел камень, и вдруг дальше полетел уже сгусток космической пыли…

Монасюк очнулся и некоторое время просто лежал на мокрой от пота простыне постели, сбившейся комками. Потом стал анализировать свое физическое состояние и прислушиваться к внутренним ощущениям.

Была усталость, огромная, выматывающая усталость. Не хотелось ни шевелиться, ни просто думать. И все-таки он сумел ощутить в себе нечто новое.

Он изменялся.

Где-то в центре мозга, в проматериальной составляющей белого мозгового вещества теперь как бы тлел огонек. Искорка, которая никак не мешала ему, но напоминала отныне о его новом состоянии, новых возможностях организма и новых силах, которыми он обладал. А также о том, что эти силы, по большому счету, принадлежат не только ему.

Анатолий Васильевич Монасюк встал, зачем-то тщательно поправил простыню, и вышел из номера.

Он счастливо сощурил глаза из-за яркого тропического солнца и засмеялся.

Он победил. Точнее, они победили.

Анатолий пошел по улочке, отмечая про себя, что разрушений почти нет. Но ближе к набережной изменений было больше. Увидев развалины церкви, по которым бродили люди, он поморщился.

На набережной, сплошь изуродованной переломанной брусчаткой, без дела стоял лишь один человек.

Держась рукой за ствол молодого деревца, он, не отрываясь, смотрел вдаль – он словно по-прежнему видел остров, исчезнувший в огненной бездне.

– Господин Неру, – Анатолий тронул старика за плечо. – Я – Монасюк.

– Я знаю, – не оборачиваясь, ответил Каладжи. – Вы сделали все правильно – я говорил колдуну, что то, что делаем мы, нужно прекратить.

– Он уже никому не сделает зла, – сказал Монасюк. – Но я хотел сказать вам другое.

Я понимаю, ваша утрата – безмерна. Понимаю, потому что сам испытываю тяжесть утраты. И я не буду говорить вам слов соболезнования – это бесполезно и просто глупо. Нет утешения пережитому вами. Но мне хочется, чтобы вы знали – я был на могиле вашей дочери и возложил венок чистоты и невинности.

Это все, что я могу сделать для Мио и для вас. Простите меня.

Каладжи медленно повернул голову и посмотрел Анатолию прямо в глаза. Его иссеченное морщинами коричневое лицо ничего не выражало.

– За что вы просите прощения?

– За то, что мне предстоит сделать.

– Что ж, вы доказали, что боретесь с большим злом. Даже если то, что вы собираетесь сделать, и нельзя отнести к добрым делам, я заранее прощаю вас.

– Спасибо… – Анатолий бережно пожал морщинистую руку.

На другом конце планеты, в холодных Альпах, в недавно еще прекрасной Изумрудной долине вновь случился катаклизм – небольшое землетрясения, в результате которого небольшая скала ушла под землю.

Конечно, никто не мог увидеть, что этот кусок гор провалился прямо в слой магмы и растворился в ней.

А на всей планете после этого начали возобновляться естественные процессы: задымили курильские сопки, начались кое-где проливные дожди, земля затряслась в местах разломов коры…

Одним словом, на планете восстанавливалось Равновесие.

В свой женевский дом Анатолий Васильевич попал через три дня. И пусть кто-то не поверит, но эти три дня Анатолий вместе со всеми робертсвильцами своими руками разбирал завалы, спасая людей.

А когда в небольшом местном банке был открыт благотворительный счет для помощи пострадавшим от землетрясения, он анонимно вместе с другими перечислил на него некоторую сумму денег.

Все-таки простые люди не должны страдать из-за схваток высших сил.

Женевский дом поразил его своей какой-то неустроенностью. Он не сразу понял, в чем дело, а потом до него дошло – он не видел знакомых лиц – не было штата его людей.

Дверь открыл какой-то мужчина, он же принял пальто и шляпу и спросил, будет ли господин обедать дома?

Монасюк быстрым шагом поднялся в кабинет и позвонил Дюррематту – тот сказал, что вся его прислуга, включая садовника и даже рабочего котельной, с которыми он так и не познакомился, изъявили желание служить господину на новом месте.