Сергей Казменко - Фантастические повести и рассказы

Меня вообще-то это совсем не волновало. Чем дальше, тем лучше. Я вообще по возможности старался быть один в то время, а если уж совсем не было выбора, то по крайней мере видеть поменьше лиц. И я специально попросился на Эндем-жи. Нас было четверо на планете — я, Ланкар, Данро и Илла. Потом я узнал случайно, что Илла попросилась в эту группу из-за меня. Но тогда я не задумывался над такими вещами. Я думал тогда только о тебе.

Мы разбили лагерь в пустыне, недалеко от водопоя. Вообще, половина Эндема-6 — это пустыня. Жаркая у экватора, холодная у полюсов. А другая половина — океан. Если бы сместить ось планеты всего на пять-шесть градусов — я знаю, мы считали это еще до высадки — система ветров изменилась бы, над континентами пошли бы дожди, и здесь снова расцвела бы жизнь. Так было миллионов двадцать лет назад, пока два праконтинента не сомкнулись в один современный континент. В ту эпоху планета выглядела совершенно иначе. Но теперь жизнь на поверхности исчезла, ушла вглубь песка, приспособилась к новым условиям, и мы не имели права менять что-либо на планете. Мы всегда признаем за другими право на такую жизнь, которую они ведут.

Источник выбивался из-под россыпи камней на склоне холма, заполнял небольшую, метров десять в поперечнике каменную чашу и тонкой струйкой утекал в пески. К утру он успевал промочить землю вдоль сухого русла метров на двести, но уже к полудню солнце жарило с такой силой, что ни струйки не выливалось за край каменной чаши, и русло снова высыхало.

Днем в пустыне не было жизни. Если подняться по склону холма над источником, то от горизонта до горизонта простирались белые барханы под белым непрозрачным небом. Лишь к северо-западу поднималась гряда каменистых холмов, местами поросших черной растительностью. Вниз по сухому руслу тоже кое-где росли черные кусты с мясистыми выростами вместо листьев. Днем они казались мертвыми и давно высохшими, но ночью начинали почему-то шелестеть и издавали тонкий, едва уловимый смолистый аромат.

Утром, пока было еще не слишком жарко, мы купались в каменной чаше и загорали на ее берегу. Вода была чистая и в центре доходила до пояса. Но к полудню она слишком нагревалась, и приходилось уходить в палатки под защиту кондиционеров. С полудня до заката мы спали — все, кроме дежурного. А на закате начинались наблюдения.

Собственно говоря, особого смысла в этих наблюдениях не было. Вся аппаратура рухнула в океан, и единственное, что мы могли делать — это смотреть и регистрировать появление у водопоя обитателей пустыни. Монитор внешнего обзора справился бы с этим занятием и без нашего участия, но нам требовалось хоть какое-то осмысленное занятие, чтобы жизнь на Эндеме-6 не надоела слишком быстро. Илла, правда, имела при себе переносную биохимическую лабораторию и все свободное время возилась с ней, пытаясь выявить энергетику местных организмов, у остальных же не было никаких постоянных занятий, кроме этих ночных наблюдений.

Едва садилось солнце, как пустыня оживала. Наверное, так было только вблизи от водопоя, но контраст с дневной безжизненностью был разителен. Заря еще не успевала погаснуть, как буквально из песка возникали всякие мелкие твари и устремлялись к воде. Потом отяжелевшие, напившиеся они отползали, уступая место новым тварям, спешащим на водопой. Они шли со всех сторон, и лишь те, которые натыкались на периметр лагеря, на мгновение замирали, пораженные, но потом поворачивали и двигались к воде в обход.

Примерно через час наступало время более крупной дичи. Из темноты приползали на брюхе песчанки, взметая песок всеми своими восемью лапами, приползали какие-то многометровые многоножки, прибегали размеренным шагом сразу по десять-пятнадцать особей грациозные паанки. Бедняга Ланкар прямо-таки изводился от невозможности работать, а мне было все равно. Я сидел на теплом еще песке, смотрел на ночную суету у водоема и старался не думать о тебе. Единственное, что меня тогда беспокоило, так это прочность нашего периметра, не рассчитанного на песчаных волков.

Они появлялись вскоре после полуночи, извещая о своем приближении слышимым за много километров воем. Собственно, из-за этого воя их и назвали волками. Внешне они скорее походили на расплющенных крокодилов с приподнятой головой и вертикальной щелью рта. Пространство у водоема пустело задолго до того, как мы начинали слышать их завывание, и для песчаных волков в этом был определенный смысл, потому что к тому времени чаша у источника была уже наполовину пуста.