Борис Фрадкин - Дорога к звездам

Как пришла Якимову в голову идея ядерного сплава? Он почерпнул ее из тех сведений о строении Вселенной, которыми располагает современная астрономия. Но разве Якимову не известно, что на далеких звездах ядерный сплав только потому и является ядерным, что подвержен воздействию гигантских температур и столь же высоких давлений? Отлично известно. И Якимов хорошо знал, что ему не удастся ни получить температуру в миллионы градусов, ни изготовить пресс для создания давления в миллионы атмосфер. Почему? Да по очень простой причине: самая крепкая сталь уже при давлении в пять тысяч атмосфер становится пластичной, мягкой, как воск, начинает течь.

Турбович сделал многозначительную паузу. О, он-то умел пояснять свои мысли! Его поняли все сидевшие в комнате и невольно подивились простоте и трезвости его суждений.

— И на что же решился наш молодой изобретатель? — продолжал Евгений Борисович. — Он решил обмануть природу и обойтись без высоких давлений. Обмануть, забыв при этом, что великий мастер природа выбирает самые рациональные и единственные решения. Создание пресловутых полей, которым посвящен расчет Якимова, не что иное, как попытка обойти закон сохранения энергии, создать вечный двигатель.

Правда, нужно отдать должное Якимову: его расчет имеет некоторую логичность и оригинальность. Но и то и другое опять-таки есть следствие наивного и поверхностного представления о квантовой механике. Замысел Якимова находится в прямом противоречии с ее основными положениями. Среди советских ученых получило распространение ложное толкование волновой функции как реального свойства атомных частиц. Якимов по своей неопытности попался на ту же удочку. На этом заблуждении и построены его расчеты. Нелепо, безнадежно, никому не нужно. Волной, которая существует только в твоем воображении, не расшатаешь атом. Вот так. Впрочем, итоги экспериментов говорят сами за себя. От каждого эксперимента мы вправе ожидать если не эффектных результатов, то хоть мало-мальски осязаемых сдвигов, на худой случай, перспектив. Ничего подобного у Якимова нет. И не будет. Перспектив никаких. Не преступление ли допускать дальнейшее разбазаривание государственных средств в такое трудное для страны время?

Тонкие губы Андронова изогнулись, но только Яков и Марк Захарович знали, что означает у начальника литейного цеха сильнейший приступ гнева. Однако голос Андронова, когда он отвечал Турбовичу, был тихим и ровным.

— Как видно, дело серьезнее, чем я того ожидал, — сказал он. — Мы считали, что у Якимова трудности только технического порядка. А его, оказывается, следует отдать под суд за вредительство.

— Нет, не нужно понимать так буквально, — испугался Евгений Борисович. — Мы говорим о принципиальных трудностях. — Он выбил трубку в пепельницу, предупредительно пододвинутую Глазковым, и спрятал ее в карман. — История знает, конечно, немало случаев, — он холодно взглянул на Якова, — когда люди, чуждые науке, делали большие открытия и технические усовершенствования. Подавляющая масса таких одержимых жаждой открытия вела, в сущности, игру в лотерею. Они совершали сотни, иногда тысячи нелепых экспериментов, и вдруг, к собственному недоумению, находили в своих руках открытие. Очевидно, подобный же путь избрал и наш юный исследователь Яков Якимов.

— Остро сказано! — воскликнул Покровский. — Обидно, а остро! — И разразился густым хохотом.

Глазков и Андронов незаметно для других переглянулись.

Якову показалось, что ему в лицо плеснули кипятком. Он задышал тяжело и часто, комкая в руках края тяжелой бархатной скатерти. Он готов был уже вскочить на ноги, но поймал на себе предостерегающий взгляд Марка Захаровича.

— Ну, это ты слишком, батенька, — сказал Карганов. — Ты что же это, Якимова в алхимики записываешь? Администрацию комбината за его поддержку в государственном преступлении обвиняешь? И кто же это тебе сказал, что Якимов, начальник лаборатории спектрального анализа, кстати, и ее организатор — человек, чуждый науке? Что-то ты начал кривить душой, милейший. Восемнадцать лет мы работаем вместе с тобой под одной крышей и вдруг такое… А?

Турбович перестал рассматривать свои пальцы и насторожился, не глядя, однако, на Карганова. Герасим Прокопьевич приготовился продолжать, но по окну вдруг забарабанили крупные капли дождя. Стало шумно. Разговор оборвался. Глазков вынужден был встать и закрыть вторую раму окна. Теперь в комнату доносился только отдаленный глухой шум дождя.