Анатолий Заклинский - Последний бог (СИ)

Разумеется, он был неправ. Неправ во всём. В частности, в сохранении звания священника любой ценой в нынешнее время не было никакой корысти. Даже то малое, что выражалось в немного уменьшенной трудовой повинности, у них отобрали. Брать деньги за оказанное служение категорически запрещалось, даже если сам желавший успокоения предлагал их от чистого сердца. Звание предполагало лишь ответственность, и ничего больше. Ну а что до Газзиана, то Ожегов справедливо считал, что никто не вправе ставить себя на его место и решать, как именно он должен был поступить.

Тем не менее, Вадиму стало интересно, что хочет сказать ему Плетнёв. Может быть, старик решит извиниться за свою чрезмерную резкость? Может быть, ему действительно нужна помощь? В конце концов, священник сейчас своего рода врач — он помогает тем, кому это нужно, но это совершенно не значит, что ему самому время от времени не нужна помощь.

В глубине души, помня прошлые разногласия, Ожегов не слишком горел желанием перезванивать своему старому знакомому. С другой стороны, он не был злым человеком, и, раз уж Плетнёву нужна помощь, он был готов ему помочь.

Ожегов взял с телефона трубку, прошёл в комнату и сел на диван.

— Неужто старый служитель всё же решил меня признать, — сказал он, выбирая в меню последний входящий и начиная набор, — хорошо, что сейчас не прошлые времена, когда можно было просто так отлучить от церкви.

— Здравствуй, Вадим, — Плетнёв почти сразу взял трубку.

— Здравствуйте. Я слушаю вас.

— Ты нужен нам для очень важного дела, — сказал он.

— Почему я? У вас нет более опытных и доверенных? А самое главное, сходящихся с вами в взглядах?

— Ты всё не можешь простить мне те мои слова? Я думал, ты выше всего этого.

— Я выше, иначе я бы вам не позвонил. Но и делать вам привилегии тем, что забыл, я не хочу. Так что вы хотели?

— Это сложный вопрос, чтобы о нём можно было рассказать прямо сейчас, по телефону. Скажу лишь, что хочу попросить тебя представлять нас на очень важном мероприятии. Ты не представляешь, насколько важном.

— Допустим, это важно даже для всей планеты. Почему я? У вас куда больше высокопоставленных и более доверенных. Может быть, вы скажете мне правду?

— Вадим. Я боюсь говорить прямо, потому что ты не поверишь мне ещё больше. Может быть, мы встретимся?

— Я ещё не согласился вам помогать. Говорите прямо. Как всегда. Раньше проходило нормально, так чего сейчас бояться?

— Хорошо. Событие, где ты должен нас представлять, имеет самый высокий уровень. И проверка всех, кто будет в нём участвовать, тоже самая высокая. А мы, как ты знаешь, последнее время не слишком пользуемся доверием. Скажем так, они выбрали тебя. Тут, наверное, сыграло роль и твоё прошлое, и вообще твоё безоговорочное следование, да и возраст тоже. Скажем так, они решили, что ты подходишь больше нас всех.

— Но вы так, разумеется, не считаете.

— Ты провоцируешь мой эгоизм, а ты сам знаешь, что так делать нельзя. Подумай, как мыслил бы ты на моём месте.

— Не буду. Остановимся на том, что я вас понял.

— Каков твой ответ?

— Если это самая высокая проверка, то почему ваши «они» связываются со мной через вас?

— Всех нас проверяли и спрашивали. В том числе, насчёт тебя. А когда решение было принято, они решили, что пусть лучше с начала с тобой поговорит кто-то, кто тебя знает.

— Это был намёк на то, что пора уже сказать мне, кто такие эти ваши «они»? Вы не считаете, что мне можно это знать?

— Высший мировой совет. А проблема затрагивает не только Землю.

— Если вы сейчас шутите, то знайте, это очень неудачно.

— Именно поэтому они хотели, чтобы со священником в первую очередь поговорил священник. Ты ведь знаешь, что среди нас не принято шутить. Особенно, такими вещами.

— И что это за проблема?

— Мне сейчас нужно только твоё согласие, а говорить с тобой будут они сами.

— Я не могу соглашаться, не зная, на что я иду. Всегда, когда от меня требовалось решение, я знал, что выбираю.

— Я не могу.

— Вот когда кто-то сможет, тогда я и отвечу вам. Я готов на всё ради нашего мира, но я должен знать. А сейчас до свидания.

Плетнёв больше не пытался уговорить Ожегова. Он всегда был тюфяком, даже когда не был так стар. Именно поэтому ему и не доверяли. В том, что он называл следованием, нужен был определённый стержень, воля и сила. У него этого не было. Он был неплохим человеком, мог помочь тем, кому требовалась его помощь, но этого было недостаточно. Сам в себе при этом он разбирался плохо. Невозможно узнать, помогает ли на самом деле человеку его молитва, но если бы насчёт старика спросили Вадима, он сказал бы, что не помогает.