Людвиг Герхард - Роботсмэн. Сто лет спустя

Командир умолк. Изображение исчезло. Снова возникла голограмма стюардессы Орны:

– Господа пассажиры, вас приветствовал командир Дебьерн. Благодарю за терпение. Наш командир любит поговорить. Поэтому при встрече с ним не торопитесь убежать. Он может вам задать пару вопросов для бортового журнала. Заранее благодарны за вашу любезность. А теперь мы улетаем. Счастливого нам всем пути! – Орна исчезла.

Едва уловимо что-то вдалеке как будто зашумело. Шум был всё же слышен в полной тишине. Но полной тишины при Этне быть не могло. Сказать, что Этна суетлива, нельзя. Скорее, возникает ощущение, что с нею всё вокруг как будто оживает.

Почувствовали пассажиры перегрузку. Разгон корабля до световой скорости пришлось растянуть на месяцы. Но потом устанавливалась на годы невесомость. Устройство корабля предполагало вращение для создания центробежной силы во время невесомости. Поэтому пассажиры в полёте её не ощущали. Потянулись часы, за ними побежали дни, обрушились чередой недели и замелькали месяцы по кругу, повторяясь. Корабль двигался совсем бесшумно с ускорением, что никому особо не мешало.

Однажды, вскоре после взлёта, за обедом в ресторане, где людям подавалась пища, а роботсмэнам чашка жидкости суставов, к их столику подошли по форме и по выправке пилот и с ним та самая стюардесса, что представляет его перед сообщением. Командир представился:

– Позволите?.. Я командир корабля Дебьерн, это – наша старшая стюардесса Орна.

– О! Прекрасно! Мы вас узнали. Присаживайтесь, командир Дебьерн, Орна, – встал Корэф и руку протянул. – Я Корэф, моя супруга Этна.

Этна улыбнулась закрытым ртом, она жевала. Руку подать не смогла.

Командир с проводницей устроились в креслах у стола, он глянул в планшет, ткнул пальцем пару раз во что-то на планшете и обернулся к Корэфу:

– Извините, всё постоянно держим под контролем. Как ваши впечатления от полёта? Вы впервые на звездолёте? Какие ощущения?

– Впечатление – восторг!

– Несёмся, что быстрее только свет. Хотя не замечаю, как он нас обгоняет. Вокруг нас бездна. Из системы созвездия Альфа мы улетели. Такое впечатление, что мы зависли в пространстве, как в холодце.

– Профессор Корэф, я ознакомлен с вашей миссией на Землю. У меня есть свои инструкции. Ненужные вопросы упускаю. Если ваши расчёты верны, нам всем придётся много поработать. Много и долго.

– Командир, поскольку нам придётся вместе поработать, давайте упростим обращение друг к другу. Без официоза. О’кей?

– С радостью! – согласился Дебьерн и получил одобрение Орны. Она улыбнулась и кивнула.

Корэф сразу начал с места в карьер:

– Да, труда на годы. Должны успеть. Поскольку ты знаком с делом, скажу о планах. Миссию делим на две части. Во-первых, научно-техническая. Мобилизация потенциала для глубинного изучения Земли и получения достоверных знаний о структуре и процессах в ней. Во-вторых, строительство огромного числа космических кораблей для эвакуации населения Земли на Марс, кого-то на Луну. Людей на Земле три сотни миллионов. Зато роботсмэнов немного больше, полмиллиарда. Всем места хватит, всех устроим. И с роботсмэнами несложно. Упакуем плотно, с этим нет проблем. Покончим с этим, с самым сложным, тогда спокойней будет. Можно и на Тэрглобос не спеша желающих с Марса переселять.

– Корэф, – глядя в стол, спросил негромко Дебьерн, – ты уверен, что тебя там ждут?

– Во-первых, там не знают, что лечу. Поэтому не ждут.

– Я имел в виду, уверен ли ты, что тебе там будут рады?

Корэф не спешил с ответом, глядя на командира.

– Ты прав, конечно, будут споры. Подтянут группы и людей, и роботсмэнов. Начнутся перерасчёты, снова сборка данных, обсуждения, семинары, конференции, полёты и облёты. Традиционная научная рутина. Мне свои расчёты, как ни крути, доказывать, и перепроверять придётся, и сравнивать с расчётами коллег. – Корэф замолчал, вглядываясь в командира. – Или ты что-то другое имеешь в виду?

– Разумеется. Иначе бы об этом не спросил. Ты знаешь людей по-своему, я – по-другому. Ты не был на Земле сто лет. Не так там стало, как при Анжи было. Ты можешь родину и не узнать. Я знаю в людях злую зависть, тщеславие быть первым среди равных. Когда идёт об этом речь, внезапно люди забывают не только дату, год в календаре! Но что всего похуже, забывают, что они есть люди, что от стада далеки, и всё же… Ничто не поменялось в человеке, ничто не останавливает инстинкты тщеславия и зависти. Тут начинается борьба за первенство между людьми с отъёмом собственности на мысль и права на открытие. При этом действуют инструментами коварства. Ложь и подлоги. Кража и шантаж. Всё это происходит в высокообразованной среде учёных, где дух посвящения в знания как будто бы высокой нравственности друг. Но если знаниям предела нет в умах, то нравственность так и осталась для людей насильственной прививкой, чуждой зверю. В прошлом была забита в генах мораль совсем другая. Те правила игры остались в людях под покровом гена-оперона, который очень слаб, чтоб сдерживать пороки древних, взятые с собою навсегда. Высокая мораль, а в ней и честь, и совесть срываются, как паутина, при встрече сложных обстоятельств. Ведь обстоятельства нас делают людьми и обстоятельства нас делают зверьми.