Людвиг Герхард - Роботсмэн. Сто лет спустя

– Нам, роботсмэнам, проще. С нами проще. Чем живей система, тем сложней её отрегулировать. Тем более, когда она стара, как Человек. Я знаю, жаждущие власти над людьми на человеческом дремучем матричном хозяйстве насильственно пристроить захотели и небеса, и святость.

С едой закончив и запив напитком, заговорила, улыбаясь, Этна:

– Корэф, Дебьерн, мне показалась интересной тема. Не так всё плохо, вам скажу обоим. Чудесен человек. Он – самый гармоничный и самый приспособленный для жизни где угодно. Не только сам, но и природу адаптирует для собственного комфорта, особенно для выживания. Казалось бы, он смертен, но именно поэтому бессмертно человечество, что так себя всё время обновляет. Впечатанный, неистребимый генофонд в сохранности хранится в каждой клетке, и хорошо, что в нас слегка прикрыты гены древних, как листком, а не бетоном. При резкой смене условий обитания сдувает ветер перемен прикрытие с генома, и люди остаются жить. Инстинкт включается для выживания. Ведёт он человека, как слепого, лишённого морали, к одной лишь цели – выжить.

– Да, ты права, моя любовь. Примером служат раковые клетки, что из обычных постоянно в теле возникают и караулят: если гибнет тело, то «жизнь вообще» стремятся сохранить. Они – древнейшие из клеток. Их цель есть выжить в агрессивном и к жизни непригодном окружении: кислоты, яды, облучение. Поэтому радиация канцерогенна, что побуждает клетки выжить, изменившись. Их свойства – быстрый рост, взрывное размножение, сравнимое с развитием плода во чреве. Добрались бы до тайны столь скорого размножения внутриутробных, плодных клеток! Где там в геноме лежит ответственный отрезок ДНК? Его бы расшифровать и знать тот драйвер, что запускает скорый рост. Наверное, тот самый драйвер запускает и во взрослом организме рост клеток без тормозов и без порядка, что убивает собственное тело, но тем спасает жизнь вообще, чтобы начаться ей с начала в условиях нежданной катастрофы. К тому же рак там возникает, где сила жизни увядает. Так «жизнь вообще» стремится удержаться и продлиться!

– Это – крайности, – заметил Дебьерн, предпочитавший середину.

– Да, крайности. Но мы же говорим о выживании, – возразила Этна. – А Корэф привёл пример такого выживания со смыслом, что человеку не подходит. В экстреме обрушается мораль. Она сменяется инстинктом, как лоцман на мостике, вместо капитана. Цена здесь высока. Не просто жизнь, а жизнь вообще, как форма существования. Не человек решает, быть или не быть. Иные за него решают силы. Умом и чувствами их не осмыслить, не постигнуть. Дано не многим эту тайнопись прочесть, но и они не знают, что читают. То, что потребовало общество от человека в его удобном поведении, что названо моралью, то не работает в условиях выживания. Бывает, нет опасности для жизни, живёт себе в благополучии, но неймётся человеку в моральных рамках, ему тесно! Он находит всё равно себе врага, соперника или конкурента, чтобы у него отнять и овладеть. Трагедии действительно, как ты сказал, от двух химер исходят: от зависти и от тщеславия, то есть иметь и быть авторитетом. В отсутствии морали, но движимые животными инстинктами, люди совершали дворцовые перевороты, разрушали свои же государства в период их расцвета!

Так с лёгкостью и цельностью мышления высказалась Этна без подозрения, что в ней самой однажды вспыхнет это – инстинкт животный разорвёт мораль.

Осторожно высказалась Орна:

– Люди склонны слишком субъективно оценивать свои переживания. Это нормально. Страдания – они свои, испытаны своею шкурой.

Этна продолжила:

– Действительно, нет в человеке того сочувствия к другим, какое он испытывает к себе. По природе человек эгоцентричен. Любить других как самого себя не может человек. Зачем же лицемерить? Поэтому призыв далёкого Христа дошёл до нас незримым эхом. Речь, правда, не о любви к детям. А тот, кто жертвует собой, смиряется с судьбой, осознавая неизбежность, либо доволен своим героическим поступком ради спасения других, им движет мотивация другая. Нелепо будто бы, но есть посмертное тщеславие. Инстинкт в нём самосохранения уступает инстинкту сохранения вида.

– Ты думаешь, всё так цинично в человеке?

– Цинично в человеке? То, что естественно в зверюшках? Нет. Что естественно, не может быть циничным.

– Всё инстинктивно и нет осознанного самоотречения? – усомнился Корэф.

Этна объяснила:

– Почему же, есть. Но это лишь касается детей. Ради детей, и только, идут на смерть и искренно, и честно. А тот, что жертвует собой ради какой-то группы, тот думает перед смертельным шагом: «Хоть скажут мне спасибо и не забудут, но сдохнуть мне здесь всё равно придётся», не думая о том, что совершает благородство, даруя жизнь другим.