Роман Максишко - Павлиний хвост

– Скажите, Лев Михайлович, а что Густав фон Хиппель, какова его дальнейшая судьба? – прервал паузу Гущин. – На полях статьи стоит пометка, сделанная рукой академика Ковтуна. Интересно, удалось ли ему разыскать лаборанта из Берлина?

– А вы внимательны, Сережа! Похвально, – заметил профессор. – Нашел ли Виктор Ефимович Хиппеля, говорите? И да, и нет. С приходом к власти Гитлера, молодой немец отрекся от коммунистических идей и перешел на сторону национал-социалистов. В 1934 году он вступил в НСДАП и до войны работал сначала у Альберта Шпеера, а затем, кажется, в лабораториях Вольфрама Зиверса.

– Аненербе? – удивился Сергей.

– Получается так. Трудно сказать, пережил ли он войну. Думаю, скорее всего, нет: вероятно, сгинул в концлагере, или погиб на фронте где-нибудь под Ржевом. В общем, что с ним сталось в дальнейшем, мне совершенно неизвестно. Сами понимаете, открыто интересоваться судьбой фашистских прихвостней у нас в стране как-то не очень принято. Ну, да и бог с ним. Вернемся лучше к нашим баранам. На чем мы остановились?

– На том, что академик Ковтун не смог найти исанит, – мгновенно подсказал Паганель.

– Да, – подтвердил Макарский, – увы… Ни исанита, ни павлиньего хвоста – все без толку. Кстати, молодой человек, не желаете ли взглянуть на гербарий Великанова?

– Профессор! – горячо воскликнул молодой ученый. – Вы еще спрашиваете…

Лев Михайлович улыбаясь подошел к дубовому комоду с множеством широченных невысоких ящиков – в таких на факультете обычно хранят учебные карты – и достал оттуда несколько застекленных паспарту величиной с ватманский лист, тщательно и аккуратно завернутых в тонкий пергамент.

Так вот ты какой, павлиний хвост! Листики растения немного побурели от времени, но своей упругости и естественного маслянистого блеска не утратили. На этом фоне радужная побежалость, действительно очень похожая на перо павлина, выглядела еще более отчетливо, будто светилась в полутьме профессорского кабинета.

Паганель был ошеломлен и буквально раздавлен. Он неподвижно стоял, совершенно огорошенный и, всматриваясь в причудливый рисунок, сделанный природой, думал лишь о том, что вот так под видом гербария неведомые силы подбросили ему еще один знак, подсказку, которую надо только суметь прочитать. Образ волшебной пещеры Али-Бабы, заваленной горами драгоценных сокровищ, снова замаячил в сознании молодого ученого.

Удивляло Сергея и то, что помимо дневника, случайно попавшего к нему в руки, где-то все же сохранились и другие свидетельства этого величайшего открытия, несмотря на все старания НКВД. Это наводило на мысль, что со временем, возможно, проявятся и иные подсказки. Паганель уже нисколько не сомневался, что сможет по крупицам собрать всю мозаику, пусть даже на это уйдут многие годы.

Во втором паспарту хранились фрагменты корневой системы растения, а в третьем, четвертом и пятом – первое описание павлиньего хвоста, сделанное рукой самого академика Вавилова, и множество великолепных карандашных зарисовок профессора Великанова.

– А как вам это? – Макарский достал из сейфа маленькую бархатную коробочку, в каких обычно хранят ювелирные украшения, и с легким щелчком открыл ее.

Внутри, поблескивая равносторонними треугольными гранями, лежал крошечный голубой кристаллик, размером с горошину.

– Исанит? – затаив дыхание Паганель бережно принял футляр из рук учителя. – Вы решили меня сразу добить, шеф?

– Еще великановский, – с едва уловимой гордостью, но в то же время немного печально вздохнул Лев Михайлович. – Теперь-то нам, к сожалению, приходится покупать исанит блошиными партиями у дона Педро и его американских партнеров, будь они неладны. А что поделаешь, нужен для работы… Ну, ничего… Ничего… Недолго музыка играла, как говорится…

– Боже мой! Он прекрасен в своем совершенстве, – не в силах оторвать взгляда от прозрачного голубого икосаэдра проговорил Гущин. – Как завораживающе красиво сверкают его грани: немного холодно, но величественно и утонченно. Удивительно. Неужели от наследия Юрия Александровича Великанова все-таки хоть что-то осталось?

– Осталось-осталось… И немало. Скоро вы, Сережа, в этом сами сможете убедиться.

Старику Нуньесу этой осенью исполнилось 89 лет. Для своего возраста он выглядел на удивление живым и здоровым: подвижное тело, крепкие мышцы, ясный взгляд. И тем не менее, старость есть старость, поэтому пожилой гранд решил собрать к Рождеству всю свою многочисленную семью, чтобы передать дела и без лишней суеты заблаговременно попрощаться с продолжателями рода перед уходом в мир иной, каковой уход мог случиться в любую минуту.