Ким Робинсон - Зеленый Марс

Такая позиция удивила Ниргала.

– Но теперь, – осмелился возразить он, – мы начинаем все заново.

– Верно, мальчик! Мы первобытные элементы неизвестной цивилизации. Живем в своем собственном техно-минойском матриархате. Ха! Мне и самому это нравится. Мне кажется власть, которую забрали наши женщины, не так уж интересна. Власть – это другая сторона рабства, помнишь этот отрывок из книги, которую я заставлял вас читать? Хозяин и раб носят одно ярмо. Анархия – единственная настоящая свобода. Что бы женщины ни делали, все оборачивается против них. Когда они всего лишь самки, они работают до смерти. Но когда они становятся королевами и богинями, они работают еще больше, потому что к обычному труду присовокупляется бумажная работа! Это не для нас. Будь благодарен за то, что ты мужчина и свободен как небо.

Ниргалу такой взгляд на вещи казался своеобразным. Но это был способ справиться с красотой Джеки, с ее невероятной властью над его разумом. Так что Ниргал устроился поглубже в своем кресле, разглядывая белые звезды в черном небе и думая о небесной свободе. Свободен как небо!

Южный полюс Марса

Это случилось 22 марта 32-го М-года, L S= 4,2 0, и южные дни становились короче. Каждую ночь Койот упорно вел их машину запутанными, невидимыми тропами по территории, которая становилась все более и более складчатой по мере того, как они отдалялись от полярной шапки. Днем они останавливались на отдых, а все остальное время ехали. Ниргал старался бодрствовать, но всякий раз засыпал во время ночного перехода и спал еще часть дня, пока день и ночь, время и пространство не перепутались для него окончательно.

Бодрствуя, он постоянно смотрел в окно, на вечно изменяющуюся поверхность Марса. Он все никак не мог насмотреться. В слоистой почве он видел бесконечное множество узоров, многослойные горы песка, рифленные ветром так, что каждая дюна была похожа на крыло птицы. Когда слоистая земля наконец сменилась голым скальным основанием, многослойные дюны превратились в отдельные песчаные островки, разбросанные в мешанине однотонных обнажений и куч камней. Везде, куда бы он ни смотрел, был красный камень – от маленького голыша до необъятных валунов, возвышавшихся над землей, словно здания. Песчаные островки прятались в каждой ямке и выбоине этого каменистого пейзажа, скапливались у подножий каменных гор, на подветренной стороне низких обрывов и внутри кратеров.

А кратеры были повсюду. Сперва они появились как две шишки, наползающие одна на другую, как оказалось – соединенные внешние края низкой горной гряды. Мимо проплывало множество таких плоских холмов. Одни были крутыми и резко очерченными, другие – низкими и почти неразличимыми, были и третьи, с оправой, разбитой более поздними мелкими ударами, так что можно было увидеть отверстия, углубляющиеся в песок.

Однажды Койот остановил машину незадолго до рассвета.

– Что-то случилось?

– Нет. Мы добрались до наблюдательного поста Рея, я хочу, чтобы ты увидел это. Солнце встанет через час.

И они сидели в креслах и ждали рассвета.

– Сколько тебе лет, мальчик?

– Семь.

– Это сколько? Тринадцать земных лет? Четырнадцать?

– Наверное.

– Ого. Ты уже выше меня.

– Ага, – Ниргал не стал говорить, что это не такой уж и высокий рост. – А вам сколько лет?

– Сто девять. Ха-ха! Закрой глаза, а то они выскочат из орбит. И не смотри на меня так. Я был стар в тот день, когда родился, и буду юн в тот день, когда умру.

Они дремали, пока небо на восточном горизонте приобретало глубокий сине-пурпурный оттенок. Койот мычал под нос какую-то песенку, будто принял таблетку омегендорфа, как это часто случалось с ним по вечерам в Зиготе. Постепенно стало ясно, что горизонт очень далеко и очень высоко, Ниргалу никогда не приходилось видеть поверхность на такой протяженности, и одновременно ему казалось, что она заворачивается вокруг них: черная изогнутая стена, лежащая на невообразимом расстоянии, охватывала черную каменистую равнину.

– Эй, Койот! – воскликнул он. – Что это?

– Ха! – ответил Койот, и в его голосе сквозило глубокое удовлетворение.

Небо осветилось, и солнце внезапно раскололо верхний край далекой стены, на минуту ослепив Ниргала. Но по мере того, как солнце поднималось, тени на огромном округлом утесе уступали потокам света, обнажавшего острые, рваные углубления, вдавленные в край стены, настолько огромной, что Ниргал просто ахнул. Его нос прижался к оконному стеклу: его почти пугало, насколько большой была эта стена!