Александр Золотько - Интерпретатор

Особенно если на «Тариэле» оставалось место после погрузки «великих и полезных» (тоже формулировка Егора).

Ни выводов, ни, тем более, каких-то рекомендаций в своей работе Егор Старосветов не предложил. Просто сдал текст вместе со всеми и отправился с группой на спортивную площадку. Учитель же, ознакомившись с работой, обратился к психологу интерната.

Это могла быть попытка выделиться. Или эпатировать. Или привлечь к себе внимание. Или совершить акт «интеллектуального вандализма» – оскорбить, принизить общепризнанную ценность, продемонстрировать подростковый цинизм… Но Егор даже не пытался свою работу тиражировать. Учитель осторожно выяснил у других ребят из группы – Егор ни с кем не обсуждал своего реферата, в Сеть его не выложил и больше к этой теме не возвращался.

Психолог сделал отметку в документах Егора, работа была отправлена в архив.

Через три года грянул скандал.

Прямого отношения к работе о трагедии выбора этот скандал не имел, да и, собственно, скандалом он был в чисто академическом смысле этого термина. Молодой… очень молодой наглец дерзнул покуситься… хотел продемонстрировать… сам не понял, о чем говорил… В общем, Егор Старосветов принимал участие в учебно-методической конференции Исторического семинара Малой Академии Наук в Гжатске.

Сам он выступал с интересным, но совершенно ровным и, как выразился потом руководитель семинара, благопристойным докладом. «Проблемы эмоциональной маркировки системы обрядов инициации у некоторых кочевых племен» – ничего эпатажного и взрывоопасного. Работу благосклонно выслушали как участники, так и члены жюри, оценка была выставлена высокая, и работа попала в пятерку лучших рефератов семинара.

В качестве бонуса для юных историков была предоставлена экскурсия в Институт Экспериментальной Истории, с посещением музея, лабораторий и встречей с руководителем Арканарского проекта Венедиктом Ильичом Корфом, профессором, академиком, корифеем и прочее-прочее-прочее.

Венедикт Ильич рассказал собравшимся в зале молодым коллегам историю проекта, кратко изложил, не избегая, впрочем, проблемных моментов, результаты и перспективы деятельности своего коллектива. Потом предложил всем желающим задавать вопросы. Профессор искренне любил общаться с молодежью и был готов отвечать подробно и честно.

Поскольку все происходящее было частью официального мероприятия, то велась протокольная запись встречи.

Зал на триста человек, почти все места заполнены, учителя и работники Института сидят в задних рядах, две с половиной сотни отроков и отроковиц внимательно слушают профессора, впрочем, без напряжения. Позы свободны, но не расслаблены.

– Итак, милостивые государи, – профессор улыбнулся, приглашая всех собравшихся к общению неофициальному и раскрепощенному. – Полагаю, у вас есть вопросы?

Поднялось несколько десятков рук, Венедикт Ильич предоставил слово девушке из первого ряда, потом молодому человеку из третьего… Все это время Егор Старосветов сидел на своем месте и держал руку высоко поднятой над головой. Слово ему предоставили шестым.

Егор встал, хотя профессор с самого начала предложил молодым коллегам оставаться в креслах, по-свойски. Но – как хотите, сказал Корф, когда Егор сказал, что лучше постоит. Как вам будет угодно.

Егор выглядел на свои пятнадцать лет. Обычный спортивный мальчишка, в хорошей физической форме, в светлой рубахе с короткими рукавами и серых брюках. В левой руке он держал записную книжку, в правой – деревянный карандаш, которым до этого делал пометки в течение выступления профессора.

– Уважаемый… – Егор мельком глянул в записную книжку, – …Венедикт Ильич. У меня два вопроса, связанные между собой. И я хотел бы задать их подряд…

– Я полагаю, мы можем это позволить молодому человеку, коллеги, – улыбнулся Корф.

– И мне понадобится несколько минут, чтобы изложить, так сказать, преамбулу, – спокойно продолжил Егор. – До десяти минут, если можно…

Старосветов снова заглянул в свою записную книжку и кивнул, словно подтверждая – десять минут, никак не меньше.

– Хорошо, – профессор сел в кресло возле трибуны, за которой стоял во время своего выступления. – Надеюсь, в зале нет возражений?

В зале возражений не было.

– Прекрасно, – Корф разгладил седую эспаньолку и скрестил руки на груди. – Ну-с…

– Первый вопрос у меня составной. И, возможно, ответа не имеющий. Прошу сразу меня простить за… за это и за многословность, – Егор не улыбался, не хмурился, говорил ровно и спокойно. Только в его взгляде было нечто… настораживающее, хотя, как считали многие, тревожащим взгляд выглядел исключительно в результате послезнания. Если бы ничего не произошло, то при последующих просмотрах записи зрители ничего такого особенного и не заметили бы.