Александр Громов - Менуэт святого Витта, Властелин пустоты

Глухонемые говорили пальцами.

Серобактерии и синезеленые, заброшенные в атмосферу Венеры, подверглись мутации и отказались сотрудничать с людьми.

Космический транспортник под флагом Либерии обнаружил 237-й естественный спутник Сатурна размером 1,5 x 3 метра за две секунды до столкновения с ним, после чего спутник перестал существовать, а корабль еле-еле доковылял до ремонтной базы.

Правительство Оттоманского Союза приняло решение перенести столицу из Пензы в Астрахань.

Конфессия христиан-нонконформистов публично объявила видимую Вселенную не чем иным, как одним из забракованных Господом черновиков мироздания, и призвала к поиску чистовика в параллельных пространствах. Кое-где прошли волнения, вызванные терминологическими неточностями формулировок.

Извержение Эльбруса вошло в историю как крупнейшее за последнее тысячелетие, превзойдя своей мощью взрыв Тамбора в 1815 году.

Повсюду на планете копошилась жизнь, а присущий ей разум возвеличивал то, что ниспровергал вчера, снова ниспровергал возвеличенное, устремлялся, бился и проникал в неразрешимое, на время отступал и устремлялся вновь.

И не было этому конца.

Форель попалась громадная — дернуло так, что цветной шнур мгновенно исчез под водой, как будто его и не было, рыба рванула с такой яростью, что Стефан едва не упустил из рук удилище. Леса отчаянно заметалась. Теперь должно было начаться самое интересное — тот полный душевного трепета момент, которого ждет каждый любитель ловли нахлыстом и ради которого он готов часами, оскальзываясь на придонных валунах, бродить, коченея, по пояс в бурлящей воде, держать равновесие в стремительных струях и сносить плевки холодной пены. Важен не результат… м-м… о рыбалке можно писать поэмы, даже если улов будет состоять из одного несчастного недокормленного хариуса размером с мойву или если клевать не будет совсем.

«Потому что улов не главное, — меланхолически размышлял Стефан Лоренц минуту назад, насаживая очередную мушку. — Главное — искусство, удовольствие, как скажет любой промокший рыбак, возвратившийся с неудачной ловли, в ответ на сардонические вопросы жены. И он будет прав. Но еще более правым он окажется, если пошлет подальше любого, кто напомнит ему его же слова в тот момент, когда рыба — настоящая рыба, не какой-нибудь недомерок — попадется и забьется на крючке, имея все шансы уйти, допусти рыбак хоть малейшую оплошность…»

Он осторожно стравил немного лесы — форель металась из стороны в сторону с остервенением плохо загарпуненного кашалота, — сделал шаг к берегу и присвистнул: на прибрежной каменной россыпи возле самого рюкзака с уловом сидел и алчно принюхивался здоровенный бурый медведь. Надо было полагать, что из лесу он вышел не только что, поскольку успел уже освоиться и не обращал никакого внимания на ненормального, забравшегося в резиновых штанах на середину реки, где, по-видимому, ненормальным самое место. Намерения зверя просматривались явственно: в первую очередь его интересовал десяток хариусов, покоящихся на дне рюкзака, и две мелкие форели, находящиеся там же, а на человека он плевать хотел. Только когда человек завопил и замахал руками, проявив нежелательную заинтересованность в развитии событий, медведь не спеша поднялся на задние лапы и нехотя, ритуально рявкнул. «Брысь!»— еще громче заорал Стефан и оступился. Вода покрыла его с головой, она была белая от воздушных пузырьков и бесновалась сотнями маленьких водоворотов. Ей совсем не нравилось течь спокойно, больше всего ей хотелось затащить человека в основную струю и кубарем прокатить его от начала порога до конца, дабы неповадно было лезть куда не надо, но Стефан уже нащупал ногой устойчивый камень и выпрямился, фыркая и отплевываясь. Удилища он не выпустил, и, как ни странно, форель все еще была на крючке. Медведь на берегу получил-таки свое: в кармане рюкзака сработал инфразвуковой сторожок, и зверь, обиженно тряся лохматым задом, с паническим ревом галопировал в лес.

Трепещущая форель полетела в рюкзак, а Стефан подумал о том, что было бы неплохо развести костер, но возиться с ним ему не хотелось. Он снял с себя мокрую одежду, разложив ее на прогретых солнцем камнях, поплясал для согрева и осмотрел свежие синяки и ссадины. После вынужденного купания снова лезть в воду не хотелось совершенно. Рыбацкий азарт еще не угас в нем, и в принципе можно было бы порыбачить еще, но ни один уважающий себя нахлыстовик не станет забрасывать мушку с берега, как какой-нибудь неотесанный новичок, вчера купивший спиннинг и воображающий, что способен обставить настоящих асов.