— Да уж… Доля у неё вдовья, горькая, горемычная…
Как-то Горох… хмыкнул в сторону.
— Ни чё. Живёт. С дому не выгнал, в прорубь не кинул…
А это ещё страньше. Насчёт проруби. Обычная формула: «Куском хлеба не попрекаю».
Я своим за столом головой мотнул, типа — пора и честь знать, кузнеца проведать, мальчишек на кораблике досмотреть, спальные места подготовить. С ними и местные рассосались. А мы с Горохом — душевно беседуем. Наслаждаемся умным разговором, так сказать.
— Вроде молодая у тебя невестка. Моложе покойного брата твоего сильно.
— Дык — вторая жена. С первой-то он долго жил. Да детей им бог не дал. Она и померла. Взял эту. А, бестолку. Три года прожили — детишек не нарожали…
— Горох, а ведь она ныне — в тягости. От тебя?
— Что?! Да я вообще…! Да как ты такое…?! У меня своя…! Сыны вон…!
— Перестань слюнями брызгать. Рассказывай.
— Чего это?! С чего я тебе…?! Я тя в дом пустил, а ты нынче…! А ну пошёл…!
— Я-то пойду. Только иду я к Боголюбскому. И он меня там спросит: как жил-поживал, чего дорогою видал? А я ему — про нечестную вдову в твоём дому, да про твои сопли в разбрызг. Хорошо ли будет?
Горох возмущённо посопел, подёргал сразу налившейся кровью шеей, подвигал посуду на столе, оглядел исподлобья опустевшую трапезную… Попасть под враждебное внимание князя Андрея…
— Ты не думай, моего греха тут нету. Как пришли с похода — живые порадовались, павших… отпели. А жисть-то идёт. Всё, что за лето не сделано — давай сразу. Закрутился я. Уж лес валить начали — слышу бабы шушукаются: «понесла». Ну, думаю — про мою. Она, видел же сам — ныне на сносях ходит. Мне и в ум не вошло. Только месяца через полтора — смотрю…
— А почему ты её — к её родне сразу не отправил?
— Дык… А вдовья доля? Ей надо долю дать. А с чего? Да и недосуг мне было. Хозяйство после похода… А теперь, вишь ты, куда её такую?
— И кто ж честн о й вдове брюхо надул?
— Да не знаю я! Сказывает: калика прохожий-перехожий, на постой пущенный — прям в тереме снасиловал. Брешет, курва! У меня в дому чтоб такое…! Сама, сучка, снюхалась…! А ни имени, ни лица его — не говорит. Да и ладно — со двора не гоню, не объест. Пущай живёт, выродит сыночка — может на брата похож будет. Прокормить ублюдка… — с божьей помощью.
Последняя фраза — царапнула душу. А предпоследняя — мозг. Что-то я такое… Факеншит! Это ж Второзаконие!
«Если братья живут вместе и один из них умрёт, не имея у себя сына, то жена умершего не должна выходить на сторону за человека чужого, но деверь её должен войти к ней и взять её себе в жену, и жить с нею, — и первенец, которого она родит, останется с именем брата его умершего, чтоб имя его не изгладилось в Израиле. Если же он не захочет взять невестку свою, то невестка его пойдет к воротам, к старейшинам, и скажет: „деверь мой отказывается восставить имя брата своего в Израиле, не хочет жениться на мне“; тогда старейшины города его должны призвать его и уговаривать его, и если он станет и скажет: „не хочу взять её“, тогда невестка его пусть пойдёт к нему в глазах старейшин, и снимет сапог его с ноги его, и плюнет в лице его, и скажет: „так поступают с человеком, который не созидает дома брату своему“. И нарекут ему имя в Израиле: „дом разутого“».
Горох врёт? Насчёт: «моего греха тут нету». «Созидает дом брату своему»? Поступил по «Святому Писанию» да отнекивается.
Спартанский царь Леонид, оправляясь к Фермопилам с отрядом своих телохранителей, приказал заменить добровольцами тех из них, кто был единственным сыном у своих родителей — род не должен прерываться. Сходно поступали донские казаки, отличая в строю единственных сыновей по серьге в ухе.
Нет, не то. Схоже по действию, различно по смыслу — нет сохранения имени, «дома».
Возможен другой мотив:
«Фратернальная полиандрия, при которой двое или несколько родных братьев состоят в браке с одной женщиной, традиционно принята у тибецев в Непале, Китае и северной Индии… — дефицит пригодной для сельского хозяйства земли, и женитьба всех братьев на одной женщине позволяет избежать раздробления принадлежащего семье мужей земельного участка. Если бы у каждого из братьев была своя жена и свои дети — землю пришлось бы разделить между новыми семьями, и в результате могли образоваться слишком маленькие участки, не способные их прокормить. По этой причине полиандрия принята даже у богатых землевладельцев».
О разрушении крестьянского хозяйства при разделе больших семей весьма эмоционально толкует Энгельгардт. Да и вообще, патриархальная большая семья, где «всё — всехное» — один из идеалов, наряду с «русским миром»-общиной, социалистов-народников.
Читать дальше