Мария Фомальгаут - Газетайна

– …уважаемое море, вы бы не могли дать мне пару-тройку чудищ? Мне очень нужно… для истории…

И меньше всего Торав ожидает ответа —

– …но вы ошиблись.

– Ошибся? У вас… у вас нет чудищ?

– Что вы, их больше, чем достаточно, я само – то еще чудище…

– Тогда в чем же…

– …я же не ваше.

– Ну да, конечно же, вы общее… то есть… вы само свое, я хотел сказать.

Море смеется:

– Ну, иногда я бываю и само не свое… но я же не ваше чудище.

– Ой, простите…

– …вот если бы вы родились на каком-нибудь острове или на моем берегу, по вечерам у очага с замиранием сердца слушали сказки про затонувших моряков, рыбаков, пропавших без вести… тогда да, я бы наполнило ваши страницы страхом и ужасом… но я не ваш враг…

– Простите…

– Это вы меня простите… ничем не могу помочь…

– …а вы не знаете, что делают авторы… у которых исчезли чудища?

– Так не бывает.

– Нет, ну что они делают, чем занимаются?

– Но так не бывает.

– Ну, вот если автор всю жизнь боролся с каким-то чудищем, а теперь победил, вот что он…

– …так не бывает.

Торав понимает, что путного ответа не дождется, да и какого ответа можно ждать от летающего города, который живет на свете без году неделю. Торав выходит на улицу непривычно осеннего городка, нужно куда-то идти, нужно что-то делать, знать бы еще, куда, и что…

– …а у вас… страшного не найдется? – спрашивает Торав в маленькой таверне, которая затаилась в переулке.

– Гхм… вроде не держим такого… Ну, хорошо, хорошо, – примирительно говорит хозяйка, – сейчас посмотрю…

Хозяйка уходит, Торав остается наедине с гулом таверны, с пряными и мясными запахами, подернутыми сладкой патокой и туманами осени. Торав ловит обрывки фраз, вертит в пальцах, пытается скрутить из них что-нибудь для истории, – обрывки не скручиваются, рассыпаются сухими листьями, тонким пеплом.

– …мир как с ума сошел, говорят, Дальние Берега снегом замело…

– Да ну, бред какой-то, быть того не может в самом-то деле…

– …а вот может, говорю же, мир с ума спятил, у нас зима умерла, вон, давеча похоронили, а тут нате вам, вон чего делается… Они там уж и не знают, как с зимой с этой совладать с окаянной…

Торав прислушивается.

Не верит себе.

Бросается прочь из таверны, чуть не сбивает с ног дверь, чуть не отдавливает ноги улице, бежит к дому (еще его дому), хватает крылатый город, дергает его за поводья – полный впер-ред, летит к далеким берегам, что значит, крыльев не хватит, вон, мои возьми… Жалко, героя нет, ну что теперь поделать, значит, самому героем побыть придется, никуда не денешься…

Люди высыпают из таверны, смотрят вслед летящему Тораву, кто-то даже покручивает пальцем у виска, кто-то пожимает плечами, ну что поделаешь, автор, что с него взять…

– …получилось, – шепчет Торав супруге.

Супруга шикает на Торава.

Не на того Торава, на другого Торава, у него тоже фамилия Торав, ну а что вы хотели, у брата Торава должна быть такая же фамилия, как и у самого Торава…

– …да, я предъявляю свои права на наследство…

– Позвольте-позвольте, для начала необходимы доказательства, что вашего брата действительно нет в живых…

– Он улетел сражаться с зимой и не вернулся, какие еще могут быть доказательства?

– Гхм… пожалуй, вы правы…

– Я могу осмотреть дом? Особняк большой, год стоял без хозяина…

Торав (другой Торав) опускает шторы, закрывает ставни, боязливо присматривается к темноте ночного леса.

Зима умерла, говорит себе Торав.

Зима умерла.

Бояться нечего.

Бояться нечего – говорят себе жители городка, которые давно уже не закрывают на ночь ставни, не прячутся по домам от метелей, которых нет, не вешают на окна обереги. Торав (другой Торав) отшучивается, что все еще побаивается зимы, зимы, которой больше нет…

Торав (другой Торав) сам не понимает, чего боится, почему с опаской смотрит на дверь, рассеянно кивает жене, да, да, иду, иду, счас, еще посижу маленько в холле…

Время подбирается к полуночи, медленно-медленно, нехотя-нехотя, кажется, что тянется к двенадцати и тут же отползает назад.

Щелкает дверной замок, нет, быть не может, ошибка какая-то, показалось, послышалось, померещилось…

Торав (другой Торав) не понимает, почему распахивается дверь, почему на пороге стоит Торав, а рядом с ним машет хвостом зима, снежная, белая, студеная…

…Торав распахивает дверь, уходит прочь из таверны на дальних берегах, пропади, пропади они все, подлые, лживые, лицемерные, вот из кого нужно делать зло… Торав бежит прочь к мертвому от морозов тропическому лесу, он знает, что там затаилась зима, если она еще жива. Замечает что-то белеющее в зарослях, осторожно ступает туда, натыкается на угрожающее рычание – но уже знает, у зимы нет сил нападать, она может только скалить зубы. Торав гладит когда-то серебристую, а теперь грязную шерсть, обнимает побежденную зиму…