Михаил Первухин - Бриг «Ужас» и другие рассказы

Рассказывающий об этом шкипер указал пальцем в юго-западный угол рейда, где виднелось большое белое судно с черным флагом на грот-мачте.

– Умирают уж люди!.. – добавил другой шкипер и вздохнул.

– Что за напасть такая? – воскликнул командир "Грифа". – Да ведь раньше я об этом никогда не слыхал! Чтобы в одну кампанию судно могло сгнить – да где это видано?

Не сходя на берег, командир по беспроволочному телеграфу снесся с властями в Варде и, не получив от них никаких новостей, вышел в море.

В Архангельске простояли пять дней, грузили провизию, ездовых собак и скот и при свежем восточном ветре на всех парах пересекли Белое море по курсу на мыс св. Нос.

Около южной оконечности острова Колгуева, по приказанию Туманова, на "Грифе" были остановлены машины и спущены шлюпки с различными приборами. Все чаще и чаще попадались большие скопища уснувшей рыбы. Когда несколько штук было доставлено на палубу, Сванборг и Туманов осмотрели их. Трупы были покрыты беловатой слизью и легким, едва заметным пухом плесневого налета.

– Это пласмодий, – сказал Туманов, взглянув на своего ученого друга.

– Не думаю… – попробовал было возразить скандинавский ботаник.

Академик сразу же прервал его и заметил:

– Троньте рукой эту рыбу! Вы чувствуете – она горяча? Это только пласмодий с такой быстротой пожирает свою жертву и, переваривая ее, выделяет столько тепла.

Экспедиция занялась вопросом, на какую глубину опускаются зародыши плесени, в какой степени развития они находятся и сколько их. Делая промеры и производя многочисленные пробы, "Гриф" медленно подвигался в сторону Югорского Шара.

– Вы утверждаете, что это пласмодий? – спросил однажды вечером, подойдя к Туманову, Сванборг. – Но ведь пласмодий, это – простейшее существо, от которого путем дальнейшего развития появились и другие организмы, и давно уже в своей первоначальной форме вымерло на нашей планете?

– Так думали, – сказал академик. – Мне удалось найти его зародыши в трещинах самых старых каменных углей, добываемых с большой глубины. Там, в недрах земли, они притаились и пережили тысячелетия. Я их призвал к жизни, изучил их страшную силу, заставил размножаться с необычайной быстротой и мечтал…

– Мечтали? – спросил Сванборг. – О чем?

– О счастье человеческом… – вздохнув, ответил ученый. – О том, чтобы заставить пласмодий из врага превратиться в друга. Я хотел… Но пусть лучше расскажет вам об этом профессор Самойлов. Он так много работал с покоренным пласмодием.

Все собрались около молодого ученого.

– Если поместить в земле отбросы городов, трупы животных или растений, каменный уголь, опилки или валежник, – начал свой рассказ Самойлов: – и засеять в такой земле зародыши пласмодия, то он, пожирая эти остатки, согревает почву и удобряет ее. В северных широтах, благодаря работе пласмодия, могут расти и зреть такие растения, родина которых знойная Индия; можно снимать по три урожая в год, а одно зерно пшеницы даст колос в 350 зерен.

– Почему же ученые ничего об этом не знали? – с недоумением в голосе спросил Сванборг. – Ведь это – величайшее открытие века!

– Да, – согласился с ним Самойлов и, нагнувшись к самому уху скандинавского ученого, начал шептать: – Это величайшее открытие моего учителя, мечтавшего об облегчении суровой жизни на земле, сделалось кошмаром его жизни. Я боюсь рассказывать, боюсь, чтобы Туманов не услышал.

Сванборг взял молодого профессора под руку и увел его на ют. Здесь они оперлись о борт парохода, и Самойлов рассказал мрачную историю возрождения пласмодия и открытия способов его применения для земледелия.

– Когда Туманов добыл зародыши пласмодия и получил первые колонии этого полугриба, полуплесени, – мы устроили огород на небольшом академическом дворике, мы перерыли в одном углу землю, перемешали ее со всяким сором, опилками и обрывками коры, сложенными дворниками около поленниц дров. Когда затем были приготовлены грядки, мы засеяли на них зародыши пласмодия. Ожидали мы с большой тревогой, бегали на наш огород чуть ли не каждую минуту. А надо вам сказать, что на дворе был декабрь, и морозы стояли ужасные. Один из ассистентов, Яков Силин, вбежал однажды к нам и крикнул:

– Пар идет от гряд!

– Мы бросились на двор и увидели, что от гряд действительно поднимается густой пар и опадает на землю тяжелой изморосью. Мы измерили температуру земли: она оказалась нагретой до 30 градусов. Туманов нам сказал тогда: