Владимир Колотенко - Хромосома Христа

– Думаешь, она сумела бы вас остановить? – спрашивает Лена.

– Достаточно было бы одного ее взгляда!

– Чем же она…?

– Вне всяких сомнений! Ясно ведь, что мышка никогда не отличит Баха от Брамса или Чюрлениса от Сальвадора Дали.

Все это я ясно осознавал, и меня бесило не бесславие в научном мире (за плечами уже были и первые научные достижения, и кое-какое признание среди нашей ученой братии), не бесславие, а бессилие, застой мыслей, творческий запор. Я не выходил из подвала. Радиомаяк пропиликал четыре часа утра. У меня гудела голова, я ощутил голод, отложил бумаги в сторону и съел три холодных пирожка с картошкой. Остатками теплого чая («помоями» – сказал бы Жора) я запил пирожки и прилег на кушетке. Сейчас в это трудно поверить, но эта сумасшедшая идея пришла мне в голову на той самой кушетке – во сне. Мне казалось, что я и не спал, так ясно и четко виделись мне детали эксперимента. Я видел даже плоды наших усилий – красивых, здоровых, счастливых долгожителей: они шли стройными рядами, как взводы солдат – роты, армии, целые армии в белых одеждах, как ангелы; их лица светились, они пели какие-то веселые песни…

– Пели песни?

– Ага, пели…. Строительство Пирамиды духа тогда еще не входило в мои планы.

Лена улыбается, кивает, дескать, ясно, ясно.

Мне нравится ее улыбка. И Максу тоже.

Идея была проста как палец: смешать гены, скажем, секвойи, живущей до семи тысяч лет, с генами, скажем, мушки дрозофилки или бабочки однодневки. Идея не отличалась новизной: мировая научная мысль уже билась над воплощением подобных проектов, но я ясно видел, как добиться успеха. Вся трудность как раз и состояла в этом «как». Ноу-хау, «знать как» – это ключ к разгадке в любом деле. Смешно вспомнить: сон, вещий сон принес мне решение. Случайное стечение обстоятельств – лето, баня, ночь, пирожки, кушетка… Точно такое же, как: «Ночь, улица, фонарь, аптека…». Это кажется смешным, но от этого не спрячешься. Вещий сон, оказалось, – дело житейское. Главное же во всем этом стечении обстоятельств – мой мозг. Он давно был готов к тому, что пришло во сне, ведь все эти годы он только тем и занимался, что думал об этом. Тридцать лет неотступного думания! Я преувеличиваю, конечно, не все тридцать лет голова моя была забита мыслями о спасении человечества. Я не Иисус, и ничто человеческое мне не чуждо. Я просто жил, а свежие и оригинальные идеи роились в моей голове, как пчелы вокруг матки.

Потом я снова рассказывал, они терпеливо слушали, спрашивали.

– Нам бы сюда добавить пивка, – вмешивался в разговор Стас, – дела побежали бы быстрее.

– Да-да, – поддержала его Ната, – с пивом всегда веселее.

И десятилитровая бутыль с пивом через полчаса была на столе.

Вскоре они словно забыли обо мне и теперь спорили без моего участия, а я только слушал и слушал, не пытаясь даже вставить словцо.

– А? Как думаешь, Рест?..

Я только кивал, соглашаясь. Пиво было теплое и уже без пены. Но моя идея, как видно, пришлась им по душе. Она зацепила их за живое. Правда, тогда мысль о Пирамиде не могла даже прийти в голову.

– О какой Пирамиде? – спрашивает Лена.

Макс только смотрит. И ни на мгновение не задумывается над этим незнакомым для него словом. Что есть Пирамида? Псу это нельзя ставить в вину. Его больше интересует заварное пирожное, которое Лена преподносит ему как дар.

– Служи!

Это – пожалуйста! Макс готов не только сесть на задние лапы, он готов даже голос подать без команды:

– Уав!

– О какой Пирамиде? – снова спрашивает Лена.

– Тинка бы засмеяла!

Мне казалось, что начинается новая эра. Я стоял за дирижерским пультом с блестящими глазами в новеньком синем лабораторном халате, гладко выбритый и с сияющей улыбкой на лице. Указательным и большим пальцами правой руки (как мне рисовалось в воображении) я бережно держал ту таинственную, невидимую и всесильную палочку, которой суждено было утвердить на земле первый толчок новой жизни. Что из этого выйдет? Меня беспокоило лишь неучастие в таком большом начинании Ушкова. Я не мог объяснить себе этого: почему он не с нами? Ведь даже одно его присутствие было бы залогом успеха. Надежность, да, надежность – вот что бы я в нем отметил прежде всего. В тот день мне показалось, что он перестраховался. Я не стал тянуть его за руку. А выпить за мое здоровье он бы наверняка отказался. Он вообще к спиртному не прикасался. Ну, нет, так нет. Правда, я считал это еще одним его „бзиком”, каких у него было слишком много: то он чего-то принципиально не пил, то не ел или отказывался что-то понимать, то терпеть не мог нашу бесплатную медицину, где за каждый шаг нужно было платить. Во всяком случае, он во многом слыл оригиналом, но в его надежность как партнера, как верного товарища по плечу, верил каждый.