Владимир Колотенко - Тебе и Огню

- Видимо, - предполагает Лена, - было не совсем...

- Совсем не совсем! - говорю я. - Так вот - крест... По мере того, как этот самый крест выныривал из воды...

- Как выныривал?

- Он сначала всплыл из глубин...

- Всплыл?

- Ага... Как кит. Какое-то время полежал на воде... Как человек! Вот когда ты ложишься в воде на спину, набрав в лёгкие воздуха, так и крест... Будто был живым человеком, и даже, казалось, набрался воздуха... Ага - вдохнул! Всей своей грудью... Как перед прыжком! Словно раздумывая... Мгновение лежал просто так, ничком, словно решаясь на что-то... И вдруг... Решившись-таки...

Ты бы видела! Ага... Да, это было...

Он был крупный такой, простой, крепкий, весь угловатый... У меня мелькнула мысль, что на таком вот кресте даже Иисусу было бы хорошо!..

И вот этот крепкий крест вдруг, как перышко, так легко оторвался от воды, воспарил, завис на какое-то время... Вода, стекая с него, капала, как кровь... Сперва кровавые ручейки, затем тяжёлые капли... Кап-кап... Тиннн... Огненно-красным светом было залито всё...

Но страшно не было... Было какое-то внутреннее ликование и... очарование, да, я зачарованно смотрел и смотрел, не мигая... Как на тарелку НЛО. Ты видела тарелку? Нет. Вот я так и смотрел... Покачиваясь едва-едва, чтобы можно было подумать, что он живой, крест поднимался всё выше и выше над водой... Как кровавый змей. Снизу там у него словно что-то прилипло, нечто бесформенное и чёрное, и, казалось, это прилипшее тянет его вниз... Как какой-то ненужный груз. Не давая возможности стать легче... Чтобы легче взлететь...

Я присмотрелся - это был Жора... Жора... Крест уносил с собой Жору...

А Тины не было...

Нигде.

Я давно уже не разглядывал, что там творилось вокруг меня. Меня не волновала и моя дальнейшая судьба. Я был уверен: выберусь! Не знаю, откуда была такая уверенность - ведь ни о какой помощи и речи быть не могло - куда ни посмотришь - волнующаяся лава огненной воды...

- Лава воды?

- Словно ты в жерле вулкана... И вот...

- Ну... скажешь... в жерле... В жерле я никогда...

- А я вот побывал... Не то что там жаркий ад... Жары никакой не было, но ад... настоящий ад... Некуда деться... И даже, закрыв напрочь глаза, невозможно было спрятаться от этого ада: он тут же высился в свой исполинский рост, ширился безгранично своей бесконечностью... даже с закрытыми глазами... и тотчас (я всё-таки попытался закрыть), и в то же мгновение слышался какой-то неясный шум, словно черти возились в преисподней этого ада, сперва шум, затем звон... тонкий такой - тинь, и тотчас как удар колокола - тинннн... Даже, пожалуй, вот так - тинннъъъ!.. И ещё даже тяжелее - tinnnnъъъъъ... Вот с такой безысходной твёрдостью. И чтобы не оглохнуть, пришлось открыть глаза... Ибо можно было лишиться рассудка: tinnnnъъъъъ... Мне даже вспомнилось это грозное тяжёлое «тиннн...», прозвучавшее впервые, когда я... В тот же миг мне явилась вдруг Тина... Помнишь, я рассказывал...

- Когда ты сидел на суку? - спрашивает Лена.

- Прежде чем открыть глаза, - говорю я, - мне вдруг захотелось... ты не поверишь, - схватить Тину за руку, уцепиться за неё, прильнуть, кинуться ей в ноги... ты не поверишь... просто упасть всем своим существом в её спасительное покровительство. Отдать себя всего всей ёй! Прикрыться ею! Как свинцовой дверью от радиации! Бухнуться в неё как в колодец с родниковой водой. Мое тело пронзила молниеносная судорога, и меня вдруг наполнил немой спасительный крик, восторженное ликование!.. Пришла вдруг вера в спасение... Помнишь, я рассказывал, как когда-то в Валетте...

- Явилась Тина и спасла тебя от пуль каких-то преследователей... Конечно, помню...

- Вот и сейчас!.. И как только Тина явилась, я тотчас, поверив в её спасительное всемогущество, открыл глаза...

- Зачем же?! - восклицает Лена.

Будто бы Тина и в самом деле могла меня спасти.

- И вот...

- Да-да, - говорит Лена, - конечно-конечно... Я понимаю... Прости, пожалуйста, но мне вдруг показалось...

- Вот и мне, - говорю я. - А вскоре... Мне было жаль расставаться с Тиной, я снова закрыл глаза, но никакой Тины уже не было... Пальцы вдруг соскользнули, и я чуть было не захлебнулся... Но ноги нашли опору... Слава богу сук оказался надёжным... И теперь я мог видеть... Было так тихо, что, казалось, тебе уши залили свинцом. Мне только слышалось - «Тиннньььь...». Уже по-русски...

- Что «по-русски»?

- Тиннннььь, - говорю я, - по-русски... Теперь - по-русски. Твёрдое такое, как гранит или как колокольная медь - тинннььь... «Ты мне пишешь, что колокола С намолённых за звон колоколен Обучались уменью летать...» - вот точно так и было, - говорю я, - «С намолённых за звон колоколен». Это и я вымолил себе этот спасительный звон этих обучающихся летать колоколен... Я только тем и жил теперь на этой пальме, на этом спасательном суку, только и жил тем, что открывал глаза, видел это свирепое огнедышащее чудовище и тотчас закрывал, чтобы видеть Тину, только Тину и никого кроме Тины... И она приходила... Усаживалась рядышком, чтобы согреть меня своим теплом, брала мою трясущуюся от испуга руку в свои шёлковые ладони и прижавшись своей бархатной щекой к давно не знавшей бритвы моей, щекотала мои чуткие ноздри дурманными запахами своего филигранного тела, совсем обнажённого, просто голого, голого до судорог в горле, до умопомрачения...