Владимир Колотенко - Тебе и Огню

- Рест, какие взрывы?

- Н-да... Да-да... «...пойдите тени прочь...», - говорю я. - Но книг были горы... Горы груд!..

- Какие тени? - спрашивает Лена.

Тинины!

- Костёр уже пылал, - говорю я, - теней было столько, что... Они просто затмили... Я гнал их прочь и прочь... Выперлись тут... Лампочка едва мерцала... Каждая тень, - поучаю я, - должна знать своё место!

- Какая лампочка? - возмущается Лена.

- Тинкина!..

- Тинкина?!

- Я сидел и листал... Перечитывал Чехова... Даже помню том из собрания сочинений - седьмой! «Дама с собачкой» и «Чёрный монах», и «Про любовь»... Особенно «Про любовь»... Ну ты помнишь, там...

Лена улыбается.

- Дочитал хоть?

Мне не надо дочитывать. Я перечитал. Про любовь... Про сына и про дочь... У Чехова, правда, о детях ни слова... Это у Тинки, я это точно знаю - у Тины... У неё там ещё вот что: «...чтоб чужака мой наговор не тронул ни за что, чтоб развела нас только смерть...».

Холодина такая, что нет никакого желания выходить на улицу.

- Рест, - говорит Лена, - ты собак покормишь?

И куда её несёт в такой холод, в такую ночь?

- Не забудь свою сумку, - говорю я.

Тинино письмо... Жорина финтифлюшка... человечки, птички, рыбки...

- Я остаюсь, - внезапно объявляет она, - ты же видишь, что я не успела.

- Я сам покормлю, - говорю я.

Я обязательно ей напишу... И про чужака, и про детей наших, и про неразводы, и про жизнь нашу... Зачем нам смерть? Ти, мы же с тобой бессмертны! Во всяком случае - Ты! А я уж прилеплюсь у Твоего мизинца. Ты же накапаешь мне своего эликсира бессмертия? Дашь отпить из сей чаши своей? Ты ж не жадина какая-то там... Не скупец!..

Даю слово!

(Никаких клятв!).

- Ре-э-э-э-й, Рестичек, ау!.. Твои двадцать капель.

Я выпиваю залпом эту вонючку, капли снотворного - бррррр... Сон как рукой сняло...

- На, запей...

Я запиваю.

Я не уверен, что этот самый Шампильон смог бы проникнуть в тайну Тининой клинописи.

Тинкин хай-тек!

Насчёт «прилеплюсь у Твоего мизинца»! «И не вообрази, что мне твои в ногах валяния нужны». Видимо, мои вногахваляния вызывают у неё чувство... брезгливости, что ли... Я даже вижу, как она пинает меня, валяющегося, под зад своей смелой бронзовой ножкой... Ногой-ногой... Своим сапожищем! Как пса поганого - ннн-ааааа!..

Я даже слышу хрустальный звон её колокольчиков: тиннн-тинннн... тиннн...

Чтоб я никогда не вилял перед ней хвостиком.

Ннн-ааа...

- Да, книги горели как порох, особенно книги... Со всеми их трагедиями и философиями... Не щадя никого...

Чистка, чистилище...

Или, скажем, Бетховен...

Отереть и осенить...

Может ли его музыка совершить переворот в сознании вот этих самых семи с половиной миллиардов утлых уродцев, тысячелетиями истязающих лик планеты, если уши их забиты глиной исключительно величественной глухоты?

- Но вот что поразительно! - говорю я, - когда книги горели - огонь не обжигал! Знаешь... Каждый старался, так сказать, запастись этим огнём... Это как благодатный огонь из Кувуклии! Все сбежались со свечечками и запасались-запасались этим огнём... Как водой в засуху! Прошёл слух, что он благодатный, вот все и бросились запасаться... Как зерном в неурожай! Выхватывали горевшие книги из костра и погружали в эту благодать свои лица, да-да, «...в густое варево, чтоб обтереть своё лицо ещё до зарева...».

Отереть и осенить... Тина и тут... прям... Чтобы зарево не застало врасплох.

- ...ага, целые лица свои, - уверяю я, - в этот книжный огонь... Огнь! Чехова, Бунина, Набокова... Хотя, правда, от «Лолиты» толку было мало - ожоги... жглась огнём... Приходилось даже смазывать кожу мёдом на молоке... От десяти коров. А вот «Иллиада» с «Одиссеей» хорошо грели, мягко, шелковисто, тепло, посверкивая... И «Дон Кихот» ничего, и Рабле с Монтенем и Паскалем... В общем там тоже был сыр-бор - кто грел больше, кто меньше... Кто ярко, а кто просто тлел... Тускло... Какой-то Джойс просто дымил... Будто на распутье в распутицу...

«Паутинно выверенная путаница дней».

Точно-точно - точь-в-точь как если бы все мы вдруг оказались в путаной паутине, и дни наши, и тени... Жора, Лёсик, Иуда, Папа... Иисус... Их паутинные тени... Тинины... Но, знаешь, сколько я не выискивал, сколько не гонялся, тайно прячась в тени домов, сколько ни старался, так сказать, поймать на горячем Тинину тень, мне так и не удалось... Я подумал: она бестенна! Я же это не придумал, я в это уверовал: у Тинки нет тени! Ни тени, ни теней... И тут не может быть и тени сомнений!

(Я - её тень!.. Мечта! Эх, если бы... Я бы тогда... Эх... дааа...).

- Может поспишь? - спрашивает Лена.

- Я же только проснулся!