Ричард Морган - Видоизмененный углерод. Такеси Ковач - Видоизмененный углерод. Сломленные ангелы. Пробужденные фурии

Я рассказал ей всё.

– И что ты собираешься делать?

Пожав плечами, я отвернулся, уставившись вдаль, прищуриваясь, чтобы защитить глаза от бликов на поверхности воды. Океан казался более плоским, более задумчивым, чем на Харлане. Только отсюда, с палубы, можно было постичь всю его бескрайность, в которой яхта затерялась, внезапно превратившись в игрушку.

– Я собираюсь сделать то, что хочет от меня Кавахара. Что хочет Мириам Банкрофт. Что хочешь ты. Что, похоже, хотят все, мать их. Я собираюсь закрыть дело.

– Ты думаешь, это Кавахара спалила Банкрофту голову?

– Очень похоже на то. Или она прикрывает того, кто это сделал. Теперь это уже не имеет значения. Сара у неё в руках, вот что сейчас главное.

– Мы можем предъявить ей обвинения в насильственном похищении. Незаконное удержание оцифрованного человеческого сознания может потянуть на…

– От пятидесяти до ста лет, – слабо усмехнулся я. – Вчера вечером я тебя внимательно слушал. Но сама Кавахара никого не удерживает. Сара в руках у каких-нибудь подставных лиц.

– Можно получить ордер на обыск…

– Кристина, она же маф, мать её. Она отметёт обвинения, и при этом у неё даже пульс не собьётся. Так или иначе, об этом не может быть и речи. Как только я предприму против Кавахары любые шаги, она швырнет Сару в виртуальную пытку. Сколько времени потребуется на то, чтобы получить ордер, в лучшем случае?

– Ну, пару дней, если запрос выдаст ООН.

Едва Ортега произнесла эти слова, как на её лицо набежала тень. Перевесившись через ограждение, она уставилась вниз.

– Вот именно. В виртуальности это равно почти году. Сара не посланник, у неё нет необходимой подготовки. То, что сможет сделать с ней Кавахара за восемь или девять виртуальных месяцев, превратит рассудок нормального человека в кашу. К тому времени, как мы её вытащим, Сара сойдет с ума. Если мы её вообще вытащим. А я, твою мать, даже не хочу рассматривать вариант, при котором ей придется пережить хотя бы одну секунду…

– Хорошо, – положила мне руку на плечо Ортега. – Хорошо, извини.

Я поёжился. Не знаю, от свежего ветерка или от мысли о виртуальных подземельях Кавахары.

– Не бери в голову.

– Я полицейская. У меня в крови искать способ, как прищучить плохих ребят. Вот и всё.

Подняв взгляд, я бледно улыбнулся.

– А я – чрезвычайный посланник. У меня в крови искать способ перегрызть Кавахаре горло. Я искал очень тщательно. И не смог ничего найти.

Слабую улыбку Ортеги тронуло сочувствие, увидеть которое я ожидал рано или поздно.

– Послушай, Кристина, я знаю, как поступить. Я придумаю для Банкрофта убедительную ложь и закрою дело. Это противозаконно, не спорю, но зато не пострадает никто из тех, кто мне дорог. И я мог бы ничего не говорить тебе.

Она задумалась, не отрывая взгляда от воды за бортом яхты, словно ответ был где-то там, плывущий следом за нами. Я прошёлся вдоль ограждения, чтобы дать ей время подумать, и, задрав голову, принялся изучать опрокинутую голубую чашу небосвода, размышляя о системах орбитального наблюдения. Здесь, посреди кажущегося бесконечным океана, легко поверить в то, что можно спрятаться от всех кавахар и банкрофтов. Но подобная игра в прятки стала невозможной ещё много столетий назад.

«Если они хотят тебя достать, – написала однажды молодая Куэлл о правящей элите Харлана, – рано или поздно тебя подберут с этого шарика, словно любопытную пылинку с марсианской археологической находки. Ты можешь пересечь пропасть между звёздами, но они всё равно пойдут по твоему следу. Отправься на хранение на многие века, но они встретят тебя в новых клонах, когда ты будешь загружаться в оболочку. Они есть то, что мы раньше видели в своих мечтах как богов, – таинственные орудия судьбы, неумолимые, как Смерть, эта бедная труженица с косой. Несчастная Смерть, теперь тебе не по силам противостоять восставшим против тебя могучим технологиям видоизмененного углерода, позволившим оцифровывать человеческий рассудок и загружать его в новую оболочку. Когда-то мы жили, с ужасом ожидая твоего появления. Теперь мы отчаянно флиртуем с тобой, мрачной старухой, а сильные мира сего не подпускают тебя даже к чёрному входу».

Я поморщился. По сравнению с Кавахарой Смерть была ничтожеством, на которое жалко даже тратить силы.

Остановившись на носу, я выбрал точку на горизонте и уставился в неё, дожидаясь, когда Ортега определится.

Предположим, давным-давно вы были с кем-то знакомы. Вы делили с этим человеком радости и печали, упивались друг другом. Затем ваши пути разошлись, жизнь разметала вас в разные стороны, связывавшие узы оказались недостаточно прочными. А может быть, вас разъединили внешние силы. И вот, много лет спустя, вы снова встречаетесь с тем самым человеком, в той же оболочке, и начинаете всё сначала. Что такое взаимное влечение? Тот ли это человек? Возможно, у него с тем, кто остался в ваших воспоминаниях, одинаковое имя, приблизительно одинаковая внешность, но достаточно ли этого для того, чтобы считать их одним и тем же человеком? А если недостаточно, то не отодвигаются ли перемены на второй план, на задворки? Со временем люди меняются, но насколько? В детстве я верил, что существует некая суть человеческой личности, неизменная основа, на которую налагаются внешние переменные факторы, тем не менее, не трогающие ядро. Позднее я начал понимать, что это представление было ошибкой, обусловленной метафорами, которыми привыкли окружать себя люди. То, что мы принимаем за человеческую личность, столь же мимолётно, как и поднимающиеся передо мной волны. Или песчаные барханы, сформированные под внешним воздействием. Ветер, притяжение, воспитание. Генотип. Всё меняется и разрушается. И единственный способ избежать этого – отправиться на вечное хранение.