Кристофер Прист - Архипелаг Грез (сборник)

Возвращение в место, где прошло детство, всегда навевает воспоминания, и здесь, в Джетре, мне сразу вспомнились отец с матерью, наш дом, школа, давно потерянные друзья… и регулярные поездки на остров Сивл.

Сознание воскресило образы прошлого, неизбежно напомнив о том, как сильно время меняет человека. Стоило лишь сесть в поезд до Джетры и окунуться в воспоминания. Мне не терпелось снова увидеть старый город, хотя предстоящая поездка на остров немного пугала. Однако сомнений не было: раз повод для нее появился спустя два десятка лет – значит, у меня есть отличная возможность вернуться и встретиться со своим прошлым лицом к лицу.

В детстве Сивл казался всем, особенно школьникам, зловещим. Не было угрозы страшней «Смотри, отправлю тебя на Сивл». В нашем детском воображении остров населяли жуткие чудища и ползучие твари, земля пестрила глубокими расщелинами и вулканическими озерами, повсюду грозили ядовитые туманы, дымящиеся кратеры и осыпающиеся скалы. Богатое воображение рисовало мне эту картину ничуть не менее красочно, чем другим детям, но, в отличие от них, мне дарована была редкая для того возраста способность видеть мир одновременно с разных точек зрения.

Сивл был знаком мне не понаслышке, и реальность пугала не меньше воображения, однако страхи эти не имели ничего общего с детскими страшилками.

Мои отец и мать – оба уроженцы Джетры. Других детей у них не было, если не считать сестры, умершей за год до моего рождения, посему мое появление на свет было исключительно желанным, а вся жизнь окружена любовью и заботой, порой доходящими до фанатизма, причины которых долго оставались загадкой. Теперь, когда пришло понимание, сочувствие к родителям наполняло мое сердце, но не умаляло того факта, что вплоть до совершеннолетия ко мне относились будто к какой-то драгоценности, которая может быть похищена, разбита или испорчена, стоит лишь на миг потерять бдительность. Пока мои ровесники шлялись после школы на улице, влипали в разные истории, экспериментировали с алкоголем, наркотиками и сексом или просто хулиганили, мне приходилось сидеть дома, довольствуясь друзьями родителей и их интересами. Бунт был чужд мне, возможно, из-за нехватки знаний и опыта. Однако случалось и так, что немая покорность воле родителей давалась через силу, лишь из чувства долга. Первенство в тяготивших меня обязанностях занимали регулярные поездки к брату отца на Сивл.

Дядя Торм был на несколько лет младше отца, но женились они примерно в одно и то же время – в нашей гостиной стояла фотография двух братьев со своими невестами. Узнать на этом фото отца, мать и дядю в молодости не составляло труда, однако потребовались годы, чтобы понять, что молодая симпатичная женщина, держащая Торма под руку, – моя тетя Алви.

На фотографии она улыбалась, чего никогда не случалось в жизни, а одета была в веселое платье в цветочек, а не в обычную для нее старую ночную сорочку и залатанный кардиган. Раньше ее короткие волосы вились, приятно обрамляя лицо, а теперь висели жирными седыми паклями. Девушка на фото стояла рядом со своим новоиспеченным мужем, кокетливо приоткрыв одну коленку, а моя тетя Алви была прикованной к кровати калекой.

Вскоре после свадьбы Торм и Алви переехали на Сивл. Торм получил место в духовной семинарии, расположенной в самом отдаленном уголке острова. Полагаю, тамошним священникам долго не удавалось нанять хоть кого-то, ведь иначе было совершенно непонятно, почему Торму предложили эту работу и почему он – человек, имеющий весьма смутные представления о вере, сразу согласился за нее взяться. И я доподлинно знаю, что известие об этом послужило поводом для пусть и короткой, но сильной ссоры между ним и моим отцом.

Торм и Алви уже обзавелись на Сивле ребенком, когда война неожиданно стала принимать куда более серьезный оборот и сделала невозможным их возвращение в Джетру. К тому времени, как боевые действия вновь стихли, сменившись изнуряющими мелкими стычками, и возобновилось сообщение между островом и материком, тетя Алви заболела и не могла передвигаться.

Как раз тогда, во время ее долгой болезни, и начались наши двухдневные поездки на остров.

Мне они всегда казались невероятно мрачными и унылыми – что может быть хуже холодного, продуваемого всеми ветрами острова и долгого пути на машине к маленькому темному дому на краю болота, дому, в котором вся жизнь крутилась вокруг постели больной тети и где все разговоры сводились в лучшем случае к обсуждению других наших родственников, а в худшем к болезни, боли и напрасным надеждам на чудесное выздоровление.