Джон Варли - Титан. Фея. Демон

Джин беспомощно зарыдал.

Вот сейчас бы славный кусманчик рыбки. Просто обалденно, какой становится вкус у вонючих тварей, стоит их малость на огне обуглить. Какого черта ему раньше в голову не пришло?

Джин уже собрался было встать и сходить за рыбкой, но тут вспомнил, сколько туда идти. Тьфу ты, пакость! Так вот почему он так долго ждал, прежде чем взяться за работу с этой ерундовиной. Ждал и прикидывал, сколько уйдет времени, чтобы опять подняться по этой скотской лестнице…

Джин снова начал витать в облаках и вскоре это понял. Тогда он переставил части взрывателя. Интересно, станет эта дуля работать как надо?

В голове все время крутилась мысль, что он что-то забыл.

Причем самое важное.

Тормоза на паровозе не действовали.

Лютер от души выругался, а затем, когда мимо пролетала станция, прыгнул и покатился.

Весь дрожа, он встал. По всей платформе валялись кусочки Лютера. К счастью, не самые важные. Ухо, кусочек черепа, часть ступни.

Времени оставалось мало, и Лютер это понимал.

Он смотрел, как паровозик пыхтит себе дальше по широкому изгибу дороги. Этот поезд будет бегать вечно — снова и снова вокруг Великого Колеса Преисподней, вокруг Великой Гейской…

Нет, не будет. Путь оборван, потому что… бумм… Гея билась со змеей, потому что… бумм, бумм… Сирокко нападает! И Гея послала его сюда с важным заданием!

Мозг Лютера уже грохотал на вполне приличных оборотах. Квадратное колесо, если порядочно покрутится, немного стирает свои углы. Лютер не чувствовал такой бодрости с того самого дня, как… умер. Остатки его лба наморщились, но он тут же отбросил лишние мысли и поспешил вниз по лестнице…

Его встретил Гаутама. Размалеванный золотом пузан Гаутама. Трус толстозадый! Еще что-то там тараторил на своем безбожном языке. Лютер занес свой крест — могучий Меч Господень — и срубил недоноску голову.

Что Гаутаму, конечно же, не убило. Однако когда Лютер мощным ударом зафутболил его голову в самый угол ворот «Фокс», это, безусловно, причинило бывшему индусу некоторые неприятности. Бесчувственный Гаутама куда-то слепо заковылял, вытягивая перед собой руки. Лютер не удостоил его внимания.

Он гудел и мычал, пытаясь выговорить слова, однако почти для всех этих слов ему явно не хватало рта.

— Но вот на бой выходит витязь, Самой Богиней избранный! Не в силах человеки биться! Увы нам грешным, изгнанным!

Люди на стенах вовсю палили из ружей. Лютер услышал и пушечный выстрел. Тогда он бодро дошел до ворот и распахнул их настежь. Люди что-то ему орали. Слов Лютер не разобрал. Добравшись до механизма подъемного моста, он взялся за нужный рычаг…

Бумм.

«Я опускаю подъемный мост», — сказал себе Лютер. Бумм.

«А зачем я опускаю подъемный мост?»

«Гм… ну, чтобы Гее помочь, конечно. Помочь Гее…»

«Войти?» Бумм, бумм, бумм.

«Быть может, тут какой-то фокус». Он отнял руку от рычага.

— Это не фокус, дражайший мой Лютер, — сказал над самым ухом чей-то голос.

Он повернул голову и увидел ее.

Это была Гея, его жена, его матерь, само материнство, сама женственность и девамария шсподипомилуй — тернии вокруг сердца и святое выражение на лике (лике невысокой загорелой женщины) — ослепительные белые одежды и нимб — НИМБ!

О, от нее исходил жгучий, разрывающий сердце свет, нестерпимый свет блага/боли/смерти, и мириады ангелов парили над нею, дуя в свои трубы (а он даже не знает этой невысокой загорелой женщины)… бумм — фокус? Какой тут может быть фокус?!

Люди бросались на него с мечами. Лютер рассеянно смотрел, как одна его рука падает на каменный пол. Пустяк, О Богиня, у меня есть еще рука для Приказов Твоих.

Лютер приналег на рычаг, вытолкнул его вперед до упора — и рухнул в скопище гремящих-стучащих-жующих шестерней, а тонны подъемного моста полетели вниз рубя ему член за членом, член за членом…

Первая смерть Артура Лундквиста была жуткой. Зато вторая — славной.

Кое-кому из фотофауны удалось переплыть ров. Десяток панафлексов собрался вокруг Сирокко, пока она спокойно стояла на месте и смотрела, как к ней уверенной поступью приближается Гея.

Гигантская мерилин-монровина развела руки по сторонам, словно желая отрезать Сирокко все пути к отступлению. С искаженным от злобы лицом она приближалась, будто какой-то кошмарный борец греко-римского стиля.

Вот она уже в пятистах метров. В четырехстах. В трехстах.

И тут Гея остановилась, слушая, как погибает Лютер.

«Где Дитя?»

Когда они уже приближались к мосту, над головами вдруг разорвалось ядро. Конел почувствовал, как что-то впивается в руку, услышал, как осколки грохочут по шлему, и еще — вскрик Робин.