Виталий Каплан - Линия отрыва

– Тетя Авдотья, зайди-ка, – Саша едва ли не силой втянул в комнату остолбеневшую соседку. – Вот посмотри на них, на фашистско-троцкистских недобитков, маскирующихся под работников НКВД, похищающих честных советских людей. Я мигом, вызову милицию и настоящих чекистов. А твоя задача – успокоить людей, если кто проснулся от шума. Объяснишь им, что такое вот, понимаешь, вредительство… ну ты ж умная баба, должна иметь понимание… Ступай, ступай… Да не боись, эти еще долго не прочухаются…

Потом он стремительно оделся (вот и пригодилась армейская школа), сунул в карман лейтенантские корочки и взял чемоданчик, на всякий случай сложенный с вечера.

Тщательно запер снаружи дверь. Замок хороший, сам врезал. Долго ломать придется.

Времени было всего-ничего. Скоро соседи начнут трезвонить куда надо и не надо. И эти очнутся. А предстояло еще вырубить водителя, во дворе ведь гостеприимно дожидается черный воронок… Ну да уж как-нибудь справится. Против нашей десантуры ихние чекисты хлипкие.

Особенно воображаемые чекисты.

– Вы присядьте, Александр Григорьевич, – завлаб хмурился, то и дело протирал лоб, хотя в его кабинете было совсем не жарко. – Нам с вами предстоит серьезный разговор. Тут, видите ли, вот какое дело…

Саша поежился. Вступление не предвещало ничего хорошего.

– Проблемы у нас… – Константин Павлович отвел взгляд. – Не только конкретно у нас, а у всего института. Перекрыли нам кислород… в смысле, финансирование. И президентский грант под наше направление тоже накрылся медным тазом… Долго объяснять. Там наверху, – его ладонь взметнулась к потолку, – совсем озверели… Короче, ряд тем приходится сворачивать. В том числе и наши с вами исследования. Виртуальный Ленинград… Жалко, а что поделать? Даже и штатных сотрудников придется сокращать… на треть от списочного состава.

Саша сдавил пальцы. Да, вот уж воистину абзац подкрался незаметно.

– То есть вы, конечно, с расчетом получите и премию, из резервного фонда, – суетливо утешал Константин Павлович. – Жалко с вами расставаться, но что поделать…

– Понятно все, – вздохнул Саша, глядя на буйную заоконную метель. Рановато что-то в этом году началась зима.

– Если не секрет, Александр, – помолчав, спросил завлаб, – у вас есть на уме какие-то варианты трудоустройства?

– Это вы к чему? – вяло поинтересовался Саша, у которого, конечно же, никаких вариантов не было. Это все потом – обзвоны, шастанье в интернете… а то и биржа труда…

– Тут вон какое дело… моему зятю работники нужны. Он руководит крупной строительной фирмой… сейчас они все реорганизуют… в офис требуются новые люди. Неглупые, ответственные. Мне почему-то кажется, что вы справитесь. Зарплата уж точно не меньше, чем у нас. Вот, – он нацарапал на бумажке телефон. – Можете прямо завтра с утра звонить… Только знаете что? Маленькая личная просьба. Пожалуйста, не рассказывайте никому про наши исследования. Понимаете, – в голосе завлаба что-то булькнуло, – все-таки хотелось бы сохранить приоритет. Может, все еще и вернется на круги своя. А если пойдут разговоры… идею могут перехватить. В научной среде тоже конкуренция… Ну, вы меня понимаете?

– Да не волнуйтесь, Константин Павлович, – поднялся Саша. – Буду нем как рыба.

Он не лукавил. Действительно, совсем не тянуло рассказывать кому-нибудь про жизнь в 36-м году. Вышло бы что-то вроде стриптиза.

И вертелась глупая мысль: а что же теперь будет с Фельдманами?

Саша поставил гравидиск на свою площадку, мигнул брелком сигнализации. Надо признать, повезло – в их доме крыша плоская, стоянку оборудовали на раз. А вот Антошка, сэр Энтони, как называют его в отделе, вынужден ютиться в древней, сталинской постройки высотке. Хочешь – не хочешь, а ставь свою «гравицапу» на уличной стоянке. Со всеми втекающими и, главное, вытекающими…

Катя, конечно же, трепалась по визору с этой жуткой своей подругой Зинаидой. Наглая истеричная дура. В старину таких называли кликушами. Но как же, не смей обижать Зиночку! У нее так печально сложилась судьба, надо закрывать глаза на мелкие недостатки, и вообще, от вас, мужиков, сочувствия хрен дождешься.

Так и выражалась – «хрен». При пятилетней Машеньке и трехлетнем Димке. И как бритвой: «когда нечего возразить, цепляются к словам».

А ведь поросенком визжал от счастья, когда Людмила свет Аркадьевна соизволила вернуться. Во всех деталях он помнил ту люто-снежную зиму пятнадцатого года. Звонок в дверь, надрывный такой… а за окном ветер перемешивает хлопья снега с хлопьями тьмы. И на пороге – она. Снежная королева. Во всяком случае, шуба точно оттуда. И таял снег на коврике в прихожей, и на щеках цвели ночные розы… и колотилось бешено под кожей, что ни к чему настырные вопросы…