А. Седых - Башня континуума. Владетель. Том 1

– Ты же сам знаешь, я больше не охочусь. Не могу убивать невинных зверушек, это несовместимо с истинной духовностью. Олени! Ты видел, какие у них большие, грустные глаза?

Бенцони под локти поднял симпатичного, хотя чуточку глуповатого, губернатора из кресла, заботливо поправил ему галстук, в одну руку вставил папку с документами, в другую – дробовик.

– Ах, Гордон. Скажу тебе, как на духу, сплошное притворство и дешевая комедия эти их грустные большие глаза.

– А? Чего?

– Того. Может, это они и сделали.

– Кто сделал? Олени?

– Ага. Точно. Олени.

***

За шесть лет брака Виктория ясно поняла одно – острые переживания и регулярные впрыскивания в кровь внушительных порций адреналина обеспечены ей до конца дней. Поэтому, хотя она и встревожилась, но не удивилась, когда муж прибыл домой около полуночи в сопровождении толпы крепких парней в камуфляже, с парализаторами, лучевыми винтовками и плазменными дробовиками.

Сама Виктория уже готовилась ко сну, и, в одних кружевных штанишках, расчесывала перед зеркалом и заплетала в тугие косы свои длинные прекрасные светлые волосы. Шум на улице заставил ее отвлечься от этого занятия. Выронив серебряный гребень, она, крадучись, подошла к окну и, прикрывшись зеленой шторой с тяжелыми бархатными кистями, выглянула наружу. Во дворе она увидела целую вереницу тяжело бронированных механо и вооруженных до зубов военных. Мужа она увидела тоже. Гордон был мрачен, в тяжелой куртке поверх дорогого пиджака, в одной руке он держал дробовик, а в другой – Генерального прокурора Салема. Высочайший чиновник что-то униженно лепетал. Со второго этажа Виктория не могла разобрать слов, но Гордону явно не нравился этот лепет, так как, немного послушав, он без затей съездил прокурору по лицу тяжелой дверцей механо.

О, какая адская боль! Виктория передернулась и отпрянула от окна. Надо было пойти и разузнать, что стряслось. Оставалось надеяться, это не имеет отношения к расстрелам и конфискации чьего-то имущества.

Набросив халатик и туфли, она подобрала волосы, спустилась вниз и вышла на крыльцо. Во дворе тем временем продолжалась оживленная дискуссия. Генеральный прокурор считал, что он вполне компетентен для своего поста, а Гордон и дверца механо считали иначе. Хрясь! Бум! Бац!

– Помилосердствуйте, герр губернатор, ведь больно же!

– Больно, говоришь, скотина? Да ты и представления не имеешь, что такое настоящая боль!

– Добрый вечер, пупсичек, – кстати ввернула Виктория.

Гордон неохотно разжал пальцы.

– Добрый вечер, птенчик. Разбудили, наверное? Уж прости.

– Нет, я еще не ложилась, ждала тебя.

– А я заехал в кондитерскую, купил тебе тортик, как ты любишь.

– С вишнями и взбитыми сливками?

– Да. Вишни, сливки, марципаны, шоколад.

Надо ли думать, что он покупал ей лакомство в компании вооруженных до зубов людей? Виктория огляделась на суровых мужиков, увешанных оружием. Впрочем, попав в поле зрения ее прекрасных глаз, суровые мужики мигом перестали быть суровыми, а сделались покладистыми, доверчивыми, как новорожденные котята, и в один осипший голос понесли несуразную ахинею про чудесный вечерок, свежий ветерок и дивную луну.

– Луна сегодня просто на загляденье, – снисходительно согласилась Виктория, – что же ты, Гордон, не пригласишь мальчиков в дом, выпить что-нибудь прохладительного. Ах, они уже уходят? И господин Генеральный прокурор тоже?

– Да, птенчик. Он тоже. Завари-ка мне пока чаю, я сейчас приду.

Прихватив коробку с тортом, Виктория отправилась на кухню. Она заварила мужу чаю и успела слопать два куска торта к тому времени, как Гордон зашел к ней и зачертыхался, обнаружив, что наследил сапогами, запачканными в грязи и, кажется, в болотной тине.

– Значит, ты ездил в кондитерскую.

– Да.

– И больше никуда?

– Ну…

– Ясно. Сними сапоги. Я попрошу, чтобы вымыли полы.

Грязные сапоги он стащил и переобулся, и залпом, будто лекарство, выпил чай, к которому так пристрастился за последнее время. Виктория успела заметить, как в его симпатичной физиономии на секунду промелькнуло что-то издерганное и больное. Явно стряслось что-то нехорошее, но она поняла, что задушевных разговоров не будет. Он считал своей первейшей обязанностью оберегать жену от нервных потрясений. Вот глупыш.

– Как насчет горячей ванны?

– Да. Было бы неплохо. Я пока зайду к Максу.

– Только не разбуди, я его сегодня с таким трудом уложила. Невыносимый ребенок, мне пришлось его отшлепать.